Мафия. Замуж за главаря - стр. 26
– Синеглазка, ты провинилась. Очень сильно провинилась, – тянет слова. – Со мной шутить нельзя, ты еще не поняла?
– Я могу извиниться за свой неуместный юмор. Вы ведь тоже человек, наверняка были ситуации в жизни, когда эмоции захлестывали и вы не думали о последствиях.
– Да, были. Сейчас одна из таких ситуаций, – он вплотную прижимается ко мне. – Чувствуешь мои эмоции?
Еще бы я не почувствовала! К щекам приливает кровь, пытаюсь отжаться, Герман не позволяет.
– Хочешь заслужить мое прощение, синеглазка?
Несмотря на страх, на то, что до сих пор саднит кожа головы, у меня не получается промолчать. Куда-то делся инстинкт самосохранения? Пропал напрочь.
– Тяжело будет, но без вашего королевского прощения, постараюсь как-нибудь прожить, – прикусить бы язык, а не получается. Меня пугает и одновременно злит сложившаяся ситуация.
Я уже наговорила лишнего, меня чуть не убили и все равно продолжаю дерзить Барсаеву. Хотя, по мне лучше смерть, чем то, на что намекает этот бандит! Даже думать не хочу, на что они способны.
Он долго пристально на меня смотрит, не пойму злится или сдерживает смех, морщины вокруг глаз появились оттого, что он прищурился, уголки губ подрагивают. Между нами считанные миллиметры и то, потому что я втянула в себя не только живот, но и грудь как-то умудрилась отлепить от его тела.
– Совсем дура или настолько бесстрашная? – скалясь, спрашивает Герман.
– Скорее первое, – честно отвечаю.
Не будь я дурой разве попала бы в такой переплет? Нужно было отказаться ухаживать за ним после операции. Взять больничный и уехать куда-нибудь.
Барсаев откидывает голову назад и начинает смеяться. Его твердое тело расслабляется, я не ощущаю давления на свой живот и бедра. Получается вздохнуть. Его настроение так быстро меняется, что я не успеваю подстраиваться. Он сам отступает, а я делаю пару шагов в сторону.
– Не злись на Владимира, – произносит он. – Перед ним непростой выбор – остаться со мной и потерять Олега или уйти к нему и тогда возможно потерять меня. Вовка возомнил себя моим ангелом-хранителем. Из нас троих ему тяжелее всех. Он всегда был в тени Олега. Их вечно сравнивали, и понятно, что не в пользу Вовы. Хотя он тоже был хорошим хирургом. После смерти пациента, у которого не было шанса выжить, ему устроили настоящую травлю. Любимая женщина его бросила, когда нужна была поддержка. Вовка полгода не просыхал, тогда я забрал его к себе.
«Зачем он мне все это рассказывает?» – мысленно возмущаюсь.
Думает, мне его жалко? Ни капли!
– Он понимает, что изолятор для меня сейчас не самое безопасное место, – продолжает Герман оправдывать младшего брата. – Неудачно ты пошутила, синеглазка, – спокойно объясняет, а меня до сих пор топит обида. – Сорвался на тебе, теперь будет себя сжирать. Он уже раскаивается.