Мадемуазель Лидочка, простите мой французский! - стр. 95

— Что ты делаешь на своей основной работе, я спрашиваю? — проговорил Давыдов ледяным голосом, точно на допросе.

И мурашки побежали по коже, совсем не любвиобильные.

— Ничего. Так… Скрашиваю Николаю Петровичу одиночество… Книжки вместе читаем, на прогулки ходим… В театр, на выставки… Говорим, много говорим… Играем на рояле, это я уже сказала… Ну и в архивах работаем… Собираем информацию об его семье… В общем…

— Ничего не делаешь. Короче, основная работа пиарщицы, да?

Я пожала плечами.

— Почему тогда он тебя содержит?

Я сжала губы.

— Он мне платит зарплату, а не содержит. Кому-то нужна помощница, чтобы любовниц распихать по дням недели так, чтобы те не пересеклись и ребенку на Кипре день рождения организовать, а кому-то Тургенева «Отцы и дети» обсудить. Или «Первую любовь»…

— Твою? — перебил Давыдов.

— Слушай, Федя. Ты с сумасшедшей познакомился, мой дорогой. Да, нормальной девушке ухаживать за дедушкой не понравилось бы, а я ненормальная. Я ку-ку, ясно? — я постучала себе по голове.

На губах Давыдова не появилось улыбки.

— Ты чего-то не договариваешь, — проговорил он тихо, но твердо и по слогам.

— Чего-то точно не договариваю. А чего мне перед тобой душу выворачивать? Ты мне кто?

Молчит.

— Никто. И даже если я с тобой пересплю, ты мне кем-то не станешь. Даже на время, так что третье место считай вакантным. У меня нет никакого желания его занимать. Любовница, жена и… девушка? Так, что ли? Или не так… — я сильнее прижалась к стене. — Мимолетное увлечение, чтобы кровь не застаивалась. Ее же постоянно нужно разжижать новыми ощущениями…

Лицо Давыдова оставалось бесстрастным.

— А я тебе это место больше, чем на три недели и не предлагал, кажется? А потом мы сошлись на одной неделе. Но ты делаешь все возможное и невозможное, чтобы мы ограничились одним вечером. И одним поцелуем, который уже был.

— Перцы снова греть придется, — усмехнулась я, чувствуя, как предательски скрутило живот.

— Съем холодными. Рестораны для вас, баб, нужны. Мы и макароны сожрем.

— А лобио никак? Фасоль поперек горла встанет у бедного?

Он вытянул вперед руку — я догадалась забрать телефон.

— Ничего не выбрал? Тогда, может, я никуда и не пойду?

— Я тебе показал, что выбрал.

Я сунулась носом в телефон. Боже… Полное отсутствие вкуса… Нет, не у Лерки, а у этого мужика. Типа, классика рулит? Чехол с гипюром, в котором ноги с трудом можно переставлять.

— Тридцать.

— Что?

— Тысяч. Я его не надену.

— А если я заплачу тридцать?

— Я тебе его отдам для Ленки. Или для Катьки. Без разницы для кого. Я его не надену. Я не хочу позориться.