Люмен - стр. 35

Он прав. Ужин был хорош.

А следом за ним наступила хорошая ночь.

Мы одни в саду вместе с Дэром.

Мы нарушители правил.

И это прекрасно.

Вода сжимается вокруг моего тела, словно огромная пасть, поглощает меня, я тону. Я судорожно ворочаюсь и изгибаюсь, пытаясь сломить свою жидкую темницу, опутывающую мои руки и ноги. Я не могу пошевелиться, не могу дышать, а черные глаза уставились на меня отовсюду: со дна, с поверхности.

Я вижу их, вглядываюсь в них, боюсь их, пока они не становятся размытыми и не исчезают полностью.

Глубже.

Глубже.

Я ухожу все глубже и глубже.

Все дальше от него.

От моего спасителя.

От моего Антихриста.

– Это все твоя вина, – шепчу я, но вода поглощает мои слова, они застревают в моем горле.

Говорю ли я это ему или самой себе? Это больше не имеет никакого значения. Мои легкие все больше, и больше, и больше наполняются водой, мне нечем дышать. Есть только черная дыра на том месте, где когда-то теплилось и билось мое сердце.

– Это все нереально, Калла, – слышу я голос Финна, но я знаю, что его самого здесь нет. Здесь никого нет, я одна в этой подводной тюрьме, вокруг меня только мутная темная жидкость. Мои пальцы пытаются зацепиться за что-то, за пустоту, за все, что попадается под руку.

Сконцентрироваться.

Я прищуриваюсь и дышу, делаю глубокий вдох, как меня и учили. Мое тело наполняется воздухом, словно сосуд: сначала кислород проникает в живот, потом достигает уровня диафрагмы, проходит сквозь горло и достигает предела во рту. Я медленно выдыхаю, словно выдувая воздух через трубочку, выталкивая его прочь, стремясь поскорее избавиться от него, пока внутри не остается совсем ничего, только я и мои засохшие пустые легкие.

Я делаю это снова.

И снова.

И когда все заканчивается, я снова могу видеть. Я в больнице, и я больше не та маленькая девочка. Я Калла Прайс, Финна больше нет, и Дэра тоже – я осталась в полном одиночестве.

Я закрываю глаза, потому что это совсем не та реальность, в которой я хотела бы находиться.

Тьма накатывает на меня волнами, движется в разные стороны, и я понимаю, что я больше не в больнице, я никогда там не была. Я в коробке, в гробу. Я одна, и кусок шелковой ткани повязан вокруг моего пояса, а в руках у меня каллы. Белые. Они пахнут так, словно давно завяли. Впрочем, так и есть. Умирающие цветы пахнут слаще всего.

Я выпускаю их из рук и пытаюсь надавить на крышку, обитую плиссированным шелком, толкаю ее изо всех сил. Но она не поддается. Я ударяю по ней снова, и снова, и снова, но ничто не помогает. Я в заточении. Я застряла здесь навеки, я застряла, застряла.