Люди под Дождем. Избранные беседы за 5 лет - стр. 38
Лобков: Ничего себе!
Адельгейм: А что в церкви? Я сюда пришел, я рукополагался в этой церкви. Почему я должен отсюда уходить? Выгонят меня – тогда, конечно, я уйду. С чем я борюсь? За что я стою? За церковную соборность. Мы исповедуем: «Верую во единую святую соборную и апостольскую церковь». И соборность – это чрезвычайно важный момент в церковной жизни. Церковь не может быть вертикалью власти. Церковь – соборная и полная любовью и свободой, которая всех и связывает в единство. А вовсе не насилие.
Лобков: Мне почему-то на память все время приходит Иван III, поскольку он прекратил существование самостоятельного государства, можно сказать.
ЦЕРКОВЬ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ВЕРТИКАЛЬЮ ВЛАСТИ. ЦЕРКОВЬ – СОБОРНАЯ И ПОЛНАЯ ЛЮБОВЬЮ И СВОБОДОЙ, КОТОРАЯ ВСЕХ И СВЯЗЫВАЕТ В ЕДИНСТВО. А ВОВСЕ НЕ НАСИЛИЕ.
Адельгейм: Он был монарх. Ему демократия была непонятна.
Лобков: И при Иване III был спор между Нилом Сорским и иосифлянами.
Адельгейм: Да. А жизнь продолжалась.
Лобков: И то, что происходит сейчас, очень похоже на Нила Сорского и иосифлян, только стяжателей тут не так много, вот почему мы из Москвы приехали. Власть сейчас так воцерковилась, я смотрю: и начальник российских железных дорог имеет свою точку зрения на христианство, и все со свечками стоят, и прямо богословами все стали…
Адельгейм: К христианству они отношения не имеют. Они – язычники. Держать свечку в руке они умеют, и все, на этом все заканчивается. Подсвечники, все понимают, что это подсвечники.
Лобков: Почему они сейчас стали воцерковленными, или кажутся такими?
Адельгейм: Власти?
Лобков: Губернаторы, вояки…
Адельгейм: Так это одна компания – церковные иерархи и власть. РПЦ – не Православная церковь, так скажем, а РПЦ, – это несколько своеобразная структура. Она сейчас становится таким отделом центрального комитета по идеологии.
Лобков: Меня всегда интересовало, почему священника-интеллектуала или пламенного богослова легче встретить в каком-нибудь маленьком сельском приходе, чем в столице или в Петербурге. Все выяснилось, когда я прочел интервью одного из последних советских уполномоченных по делам религии, товарища Владимира Куроедова. Оказывается, это была специальная политика. Уполномоченный по делам религии (читай: кагэбэшники) внимательно просматривал досье на всех выпускников духовных академий и семинарий. Лодырей, троечников, прогульщиков обычно оставляли в Москве и Питере, в Киеве, потому что уже одним своим образом они работали на антирелигиозную политику партии. А кто был поумнее, кто пылко веровал – того отправляли в сельские приходы. Так что у отца Павла Адельгейма остаться в столице не было никаких шансов.