Любовницы Пикассо - стр. 35
Джеральд поглядел на нас. Он рисовал облака, и его лицо было испещрено созвездиями белых точек.
Видел ли он, как долго моя рука оставалась в руке Пикассо? В теле Джеральда не было ни одной ревнивой жилки, и это иногда приводило меня в ужас.
В том году Пикассо исполнилось сорок, и он находился в центре притяжения парижского художественного мира. Ходили слухи, что у него есть привычка подходить к хорошеньким незнакомкам и предлагать им позировать для него. Под этим он всегда подразумевал «в обнаженном виде». Предполагалось, что любая, кто позировал для него, также посещала его постель. Ольга, жена Пабло, явно была не самой счастливой женщиной.
Пабло не сказал мне и слова до или после этого единственного штриха моей кистью. Но в ту ночь мне приснилась черная линия, которая сначала превратилась в розу, а потом в нож.
Мы с Джеральдом провели неделю за рисованием в студии Дягилева и его помощников. Пикассо часто заезжал туда и приветственно махал нам, а потом сосредоточивался на своей работе. Я больше не разговаривала с Пабло, но он и Джеральд иногда сидели вместе на краю подмостков и тихо беседовали. Я не возражала, что меня не посвящают в эти беседы. Совсем не возражала.
Премьера балета имела огромный успех. На следующий день его восхваляли в газетах парижские художники, артисты и интеллектуалы под дружные жалобы буржуазии, что всегда было хорошим предзнаменованием. Этот успех был омрачен единственным инцидентом – появлением растрепанного худого мужчины с плакатом «Еда, а не опера». Он стоял перед входом в театр, обливая входящих презрением, пока двое жандармов не увели его прочь.
– А вы можете устроить вечеринку! – крикнул нам Дягилев, когда ликующие зрители вынесли маэстро на улицу вечером после премьеры. Он не видел ни протестующего, ни полицейских, грубо утащивших беднягу в участок.
У нас с Джеральдом уже сложилась репутация организаторов лучших вечеринок в богемных кругах Парижа. Артисты нуждались в разрядке после напряжения. Им требовались еда, разговоры и коктейли. Война закончилась, но воспоминания о страхе, тяготах и смерти друзей никуда не делись, поэтому вечеринки помогали нам возвращать то ощущение нормальной жизни, которое питает любое творчество. Я гордилась своей репутацией – тем, как люди получают удовольствие, располагаясь на матрасах вместо роскошных диванов и свободно беседуя обо всем – от рецептов мясного рагу с бобами до греческих философов. Мне нравилось, как они клали ноги на коробки вместо столов и оставляли яблочные огрызки в пепельницах. Я обустроила жизнь, которая разительно отличалась от стесненных и напыщенных дней моего девичества на Лонг-Айленде.