Любовница капитана - стр. 2
–– Я сейчас… сейчас снова пойду к нему. Хочу побыть рядом, пока мое дитя… не забрали.
–– Позвольте себе отдохнуть хотя бы несколько часов, ваше величество, – взмолилась горничная. – Вы не спали несколько ночей! И уже утром, как я поняла, собираетесь уехать?
–– Утром – да. Не могу оставаться в Медоне. Здесь умер мой мальчик. О Боже, сжалься надо мной! Как болит у меня сердце…
Королева сделала над собой усилие и продолжила, пытаясь говорить твердо, хотя голос плохо повиновался ей:
–– Мы поедем в Марли.
–– В Марли? – ахнула старшая горничная. – Неужели это возможно, государыня? Там сплошное запустение! Пыли повсюду толщиной в два пальца!
Я резко одернула ее:
–– Оставьте королеву в покое, Анриетта! Неужели вы думаете, что ее величество сейчас может вернуться в Версаль?!
Версаль в нынешнее время напоминал разбойничий вертеп. Мы уехали оттуда в мае, когда депутаты Генеральных штатов сцепились друг с другом в пустых сварах насчет того, как считать голоса: поименно или посословно. Может быть, конечно, эти свары были и не так пусты, как мне в Медоне казалось, ведь поименный подсчет голосов давал бы неоспоримое преимущество третьему сословию, которому король в свое время позволил двойное представительство по сравнению с духовенством и дворянами. Таким образом, буржуа априори имели бы половину голосов при любом голосовании и могли захватить себе всю власть, хотя на это Франция во время выборов и не давала согласия… Но, поскольку страну сотрясали голодные бунты, а Париж был наводнен невесть откуда и кем приведенными южными бандитами (в них перепуганные горожане узнавали марсельцев, генуэзцев, пьемонтцев), эти свары выглядели, мягко говоря, суетными и эгоистичными.
А сам воздух Версаля был напоен интригами герцога Орлеанского и ненавистью к королеве. Как после такой трагедии возвращаться в город, лавки которого заполнены пошлыми гнусными памфлетами против Людовика XVI и Марии Антуанетты? В зале, где собирались депутаты, разносчики свободно раздавали гравюры, на которых королева предавалась разврату с собственными фрейлинами, а король, привязанный к кресту, увенчанному каким-то красным колпаком, готовился к смерти от рук мятежников. Это произведение так и называлось – «Новая Голгофа».
Я склонилась над королевой:
–– Ваше величество, мы сделаем, как вам угодно. Однако, ради всего святого, позвольте прежде приготовить вам что-то для восстановления сил.
Мария Антуанетта не отозвалась. Кампан проговорила:
–– Мята, вербена и несколько зерен кардамона. Одну минуту, мадам, мы все сделаем…
В течение получаса мы с горничной в полутьме спальни колдовали над отваром, который булькал в котелке над очагом. Звать доктора Ле Пти мы не решались, потому что знали, какую моральную усталость чувствовала королева от его присутствия: он ничем не смог помочь ее сыну. Поэтому мы справлялись сами, хотя глаза нам обеим застилали слезы и, порой ничего не видя вокруг, мы натыкались на руки друг друга и обжигали пальцы о горячий котелок.