Любовь под прикрытием - стр. 65
– Вода, – показал пренебрежительно на бутылку на низком столике южноглазый. Потом выдал распоряжения сообщникам, и те вышли. – Мы следить за тобой. Вести себя хорошо.
Я активно закивала. Главгад покинул помещение, и дверь захлопнулась. Что-то проскрежетало. Засов?
Ком подкатил к горлу. Голова кружилась. Но я встала. Комната была небольшой и полутёмной. Покрытые извёсткой стены. Не кровать, а узкая кушетка. На полу вытертый до дыр узорчатый рыжеватый ковёр. Приземистый столик, старый стул и окно, закрытое жалюзи, сквозь щели которых пробивался жёлтый свет. В углу ведро. Где я? И с кем?
Лучше молчать, – повторил мой внутренний голос.
Одно было ясно, товарищи в балаклавах были способны напугать моего папу. А испуганным я его никогда не видела. Ни разу!
Я на цыпочках приблизилась к окну. Дверь мгновенно распахнулась. Южноглазый напомнил:
– Мы тебя видеть!
– Да-да. Если нельзя подходить, я не подойду. – Отскочила я от окна, отмечая про себя, что акцент у него казался фальшивым. Наши мальчишки в школьном спектакле нечто похожее на английском изображали.
– Нельзя, – прорычал тюремщик и как бы ненароком достал длинный нож.
Между моими лопатками потекли струйки ледяного пота. И я развела руками, как бы сдаваясь, а затем бочком-бочком вернулась к стулу.
– Всё-всё, я хорошо себя веду.
Дверь за главгадом снова закрылась.
Единственное, что я успела заметить, - это высокий каменный забор и пустынная полоска двора, залитая солнцем. Ни одного дерева, ни кусочка земли, ни травы, ни снега. В голове всплыла картинка из книги про Ходжу Насреддина. И рассказы дедушки про Ташкент, куда их с ребятами из училища увезли в эвакуацию во время войны. Впрочем, с таким же успехом это мог быть и склад в Астрахани или на пустыре в двух шагах от Москвы.
Куда, чёрт возьми, меня занесло?!
Всё было настолько нереальным, что просто не могло случиться со мной. Даже слёзы не навернулись на глаза от фантастичности ситуации. «Сиди, Люба, и жди» – повторяла в голове мама. А кого ждать? Обиженного насмерть Рафа или папу, который уехал на край света? Ждать — самое трудное, особенно для меня. И не поговорить, не выяснить, а так и подмывало. Останавливала только фраза бандита про язык. Я его физически ощутила в собственном рту. Стало дурно. Нет, помолчу, язык мне ещё пригодится.
Я пересела на край кушетки и прислушалась.
В голове вертелось столько вопросов! Неизвестность убивает. Впрочем, главное, что пока не убили меня. Значит, я представляю для них ценность. Допустим, как объект для шантажа папы. Балаклавы на головах – тоже хорошо, не хотят быть узнанными. Значит, есть шанс, что они не зарежут меня при любом исходе. Театральный английский на то же указывает. По крайней мере, есть план в каком-то из вариантов меня оставить в живых...