Любовь к таинственности, или Плохая память - стр. 38
– Он просто пугал, – неуверенно произнес Ваня.
– Это тебе так хочется, – с отчаянием проговорила Лидочка. Брови ее сошлись в одну линию, она словно куда-то в пустоту глядела. – Ты не видел его… Он такой страшный был… на губах пена выступила… почернел…
– Видел. Я ж на дереве сидел. Избил Ирину, потом рвал на ней одежду. В общем, я не стал смотреть, противно. Он противен. А про тебя и Сашу… ты правду сказала?
– Отстань, – огрызнулась Лидочка, но притихла. – Мне так тяжело, Ванька… У нас все как-то не по-людски. И мы уже не такие, как были раньше. И никогда не будем прежними.
– О чем ты? – озадачился Ваня. – Лид, не надо так… Ну, хочешь, я пойду к отцу и скажу ему, что он негодяй? Хочешь, я ему морду набью?
– Перестань. Тоже мне, храбрец…
Лидочка пошла к дому.
Гордость Бориса Михайловича смертельно ранили, этот приезд к морю стал для него пыткой. Он не мог ни сидеть, ни стоять, ни лежать – особенно рядом с изменщицей, из-за которой потерял почти все. Все – значит семью, его оплот в старости. Хотя до нее, до старости, надо еще дожить. Он приобрел рога, ведь и Ваня видел Ирину с мужчиной в голом виде, мальчик подтвердил слова сестры… Борис Михайлович сатанел при мысли, что его жена стала чьей-то подстилкой. Изменявший первой жене не раз, он и мысли не допускал, что ему вздумает изменить Ирина, которую он спас, пригрел, одел, которой дал свою фамилию…
Ирина тоже не спала в эту буйную ночь, потому что муж, возвращаясь после курения (а он не раз выбегал из комнаты на перекур), выдавал порцию нравоучений в виде пощечин, задавая один и тот же вопрос: кто был с ней. Назвать имя Саши, значит – признаться в измене, и тогда страшно представить, что будет. Стиснув зубы, она молчала или отрицала измену.
В три часа Борис Михайлович вышел покурить в очередной раз. Он бродил по саду, и ветер трепал его волосы, вздувал рубашку на спине, обдавал прохладой лицо, что было кстати, ибо разгоряченная голова нуждалась в охлаждении. Папироса то и дело гасла, Борис Михайлович останавливался, после нескольких попыток – огонек спички то и дело гас – прикуривал, потом продолжал бессмысленное хождение. Его все предали, все. Брат, жена, дочь, сын. Ванька, тихий и скромный мальчик, назвал его ослом и негодяем. Кто способен такое пережить? На пороге старости он оказался полным банкротом, жизнь впереди виделась пустой и никчемной, отравленной предательством.
– Неблагодарные! Я вас всех научу уважению… – бормотал он себе под нос. – Вы у меня под забором сдохнете…
Какая-то тень мелькнула за кустами. Борис Михайлович увидел фигуру, испуганно спросил, полагая, что это грабитель: