Любовь и жулики, или Охмурить принца - стр. 2
Любе пришло письмо… из тюрьмы. С той самой зоны, мимо которой она еще пару лет назад каждое утро ходила в школу. Конверт был желтый, маленький и вроде бы вообще советский. По крайней мере, он был неформатным, и вложенный в него замызганный тетрадный лист неизвестному отправителю пришлось свернуть втрое. Тем не менее, на конверт были деловито налеплены новенькие марки, а поверху кто-то даже мазнул печатью. В письме была всего одна строчка:
«Ласточка моя, я откинулась! Уже лечу, ставь чайник!»
И подпись – «Твоя Ф.К.».
Первой мыслью Любы было: «А-ха-ха, Маринка, очень смешно». Потом она вспомнила, что подружке – сестре по детдомовскому несчастью – государство отвалило квартиру в пригороде (жуткую вообще-то, но все-таки!), а ей, как официально удочеренной – шиш с маслом. И теперь подруженька живет далеким-далеко, и о Любушке даже не вспоминает.
Вторая мысль была: «Что за бред? Кому там, в тюрьме, так весело стало?». И только третья мысль осторожно поинтересовалась у Любиной памяти, нет ли у нее, случайно, еще родственников, кроме тетки.
Память напряглась, припадочно подергалась, вызвав нервный тик на левом – сером с желтой точечкой – глазу Любы, и заявила, что таких сведений в мозгу не содержится. Ни в первой, ни во второй извилине. Порекомендовала обратиться к рассудку. Рассудок, поправив пенсне, задумчиво покусал губы и предложил не мучиться и позвонить тете Клаве. Так Люба и сделала.
Тетя Клава была ее единственной родственницей с тех пор, как в пятилетнем возрасте Люба лишилась родителей. Поначалу девочка про нее даже не знала. Жила себе в детском доме и свято верила, что однажды в скрипучие кованые ворота заедет блестящий белоснежный BMW, из него выйдут мужчина в строгом костюме и женщина в пушистом меховом манто. Любушка выбежала бы к ним, они бы расплакались и рассказали ей, что никто не умер в той аварии, и что все это время они просто искали ее – единственную, любимую, родную – и никак не могли найти. И подружки Любы, повысовывавшись из окон, тоже плакали бы – от умиления – и завидовали. Но время шло, а белый BMW все никак не желал осчастливить сиротку.
На самом деле родителей Люба не помнила. Вообще ничего о своем детстве до детдома не помнила. Да и этот период как-то не особо запечатлелся в ее памяти. А вот визит грузной, безостановочно охающей и причитающей женщины откровенно деревенского вида, запомнился. Любу тогда приодели, причесали, повязав белый бант, и позвали в большой красивый кабинет. Все ребята знали, зачем туда зовут: удочерять-усыновлять. Но Люба до последнего верила, что за ней приехали родители.