Любовь и небо. Книга 1 - стр. 29
Кстати, о Черепанове. ПТУшник, он был, может и хороший, но дрался неважно. Сам я на рожон никогда не лезу и нестандартные ситуации стараюсь решать путём переговоров. А если перевес сил склонялся не в мою пользу, мог свободно и дёру дать. Те, кто меня не знал, считали, что я трушу. В этом и заключался их просчёт.
Витька тоже так считал, рыпался первым. По части поводов для драки у Черепанова проблем не имелось. Заводился с пол-оборота, и почему – то дрался обязательно со мной. Теперь-то я понимаю, что у парня было неуёмное честолюбие. Ведущий боксёр училища никак не хотел примириться, что его одолевает какой-то уличный забияка. Откуда ему было знать, что втайне я изучал приёмы джиу-джитсу не только теоретически. Во всяком случае, некоторые болевые точки мне были известны, и я этим пользовался при определённых обстоятельствах. Но это так, лирическое отступление.
В принятии решения на продолжение учёбы помог случай.
Как – то мы с Витькой Корепановым ехали в гости к Маше на Переселенку.
– Гляди-ка, аэроклуб,– сказал он с энтузиазмом. – Зайдём?
– Айда, – согласился я, и мы вышли из трамвая почти в центре города.
Полутёмное помещение встретило нас специфическим моторным запахом, множеством схем и текстами, отпечатанными на машинке. На одном из них посетителям сообщалось, что в парашютный и планерный кружки записываются граждане в возрасте от 16-ти лет, а в лётную секцию – с девятилетним образованием.
«Хочу быть лётчиком»,– решил я в тот же момент.
Мы потоптались ещё немного, рассматривая фотографии выпускников аэроклуба, поговорили с секретаршей, выяснили, что набор на курсы пилотов проводится в начале осени и удалились с достоинством.
Веским аргументом в пользу получения среднего образования являлось и то, что моя симпатия перешла в девятый класс. Она по– прежнему не обращала на меня внимания и дружила с мальчиками – старшеклассниками. Ходила с ними в кино, театры, зимой каталась на коньках. Об этом я узнавал, а иногда и наблюдал своими глазами. С каждым годом я всё более влюблялся и всё более ревновал. Мне бы подойти к ней, поговорить, может быть даже признаться в своих чувствах, в крайнем случае предложить дружбу, но я считал себя таким никчемным, что даже мысль об этом казалась кощунственной и дерзкой. Многие впоследствии годы я был уверен, что красотой женщины можно только любоваться, и никак не желал понять, что ею позволено и обладать. Я был наивен и искренне верил, что красотки никогда не спят с мужчинами. Что-то наподобие красавиц на полотнах известных художников: лицезреть можно, а любить нельзя. К моему глубокому огорчению (и не только), осознание своего глубокого заблуждения пришло ко мне с нсерьезным запозданием.