Любовь и честь - стр. 21
Нора втянула носом яблочный дух. Значит, в этом году плодов будет совсем мало. Ну что же, тем щедрее окажется следующий урожай. А пока придется обойтись картошкой и овсом.
Нора подхватила корзинку и пошла по тропе к домику Пламмеров. Солнце мягко согревало кожу. Ветер негромко вздыхал в ветвях. В вышине кружил ястреб. В этих лесах Нора чувствовала себя в безопасности. Казалось, сама земля защищает ее, пусть даже тень графа Ривенхема кружит над нею, как этот ястреб.
Если лондонские мерзавцы задумали отнять у ее семьи эти владения, лишить Колвиллов их древнего права, то разве может она осуждать брата за то, что он борется с ними? Если потребуется, она до самой смерти будет есть один овес.
Едва эта мысль промелькнула у нее в голове, как послышался стук копыт. Звук приближался. Не помня себя от страха, Нора шагнула за дерево и прижалась к грубой коре.
Лошадь была уже совсем близко. Нора слышала ее тяжелое дыхание и звяканье сбруи, потом Ривенхем холодно произнес:
– Вы что-то уронили.
Нора закусила губу, выбора не было – пришлось выйти на тропу. Лошадь с хрустом жевала булку. Нора заставила себя не поднимать глаз на дерево, с которого только что спрыгнула, но если она там уронила еще и хлеб, то Ривенхем не упустит такой подсказки.
– Ваш конь оценил старания моего повара, – как можно спокойнее заметила Нора. Жеребец уже сжевал рогалик и тянул носом в поисках нового угощения.
– Он снисходителен в своих оценках, – сухо отвечал Ривенхем, – а я нет.
Нора подняла взгляд. Солнце светило в спину Эдриана, не позволяя разглядеть лицо.
– Мне запретили уходить за пределы имения. Думаю, вы помните, где кончаются наши земли и начинаются ваши.
Ответом ей было грозное молчание. Норе казалось, что письмо прожигает грудь. Она сунула руку в корзинку, достала еще один рогалик и намеренно отбросила его подальше от лошадиной морды.
– Лиса, – негромко произнес Ривенхем и спрыгнул на землю, удерживая коня на месте. Теперь Нора видела лицо Эдриана. Как ни странно, он улыбался.
На мгновение у нее сжалось сердце. Легкий порыв ветра приподнял прядь его светлых волос и бросил ему в лицо. Шесть лет назад волосы едва доставали ему до скул – именно так носили на континенте, где он учился во французском университете. Мужчины там стриглись под парики совсем коротко. В Лондоне модные букли и пудра скрывали происшедшие в нем перемены. Сейчас он стоял перед Норой при ясном свете дня, с непокрытой головой, и она видела, как солнце обожгло его лицо, не оставив место придворной бледности. Этот немодный загар резко контрастировал со светлым сиянием его волос. В уголках глаз появились морщинки. В Эдриане совсем не осталось мягкости – он очерствел и закалился, как обожженная глина.