Любомор - стр. 55
«Дюз-и-Бергович» плавно остановился у трёхэтажного дома, будто сложенного из песочного печенья. Тьяна окинула его заинтересованным взглядом: желтый кирпич при строительстве использовали крайне редко. А зря. Здание выглядело не броско, не вульгарно, напротив – благородно. Тьяне на ум пришло другое сравнение: его словно построили из замерзшего игристого вина, желтовато-льдистого и баснословно дорогого. За счет хитроумной подсветки и больших арочных окон дом казался легким, почти полупрозрачным, а еще – слегка заинтригованным. Выпуклые элементы над окнами походили на вскинутые брови. «Ну, чем удивлять будете?» – будто спрашивал он.
Мару заплатил вдвое больше необходимого, и они с Тьяной покинули машину. Достав из кармана ключ, он отпер входную дверь и сделал приглашающий жест. Перешагнув порог, Тьяна словно оказалась в цветочном царстве: всюду стояли пышные букеты, деревянные панели покрывали выпуклые растительные узоры, а светильники были выполнены в форме закрытых бутонов лилий. Обстановка показалась Тьяне изящной, хоть и слегка устаревшей по меркам столицы: от Власты она знала, что природные мотивы в оформлении уступили место геометрическим орнаментам. Впрочем, и то и другое было вдохновлено Мистерией.
Вельград оставался падальщиком, но при этом – птицей высокого полёта. Подпитываясь чужой историей, он взмывал ввысь и гордо глядел на другие части империи. Еще более гордо – на иноземные страны.
– Гардеробная на втором этаже. Третья комната слева. Выбирай на свой вкус, – Медович указал на лестницу, а сам скрылся за двустворчатой дверью.
– Это твой дом?
Ответа не последовало.
Тьяна, положив руку на гладкие перила, пошла вверх по ступеням. На втором этаже, следуя указаниям Мару, она направилась к третьей комнате слева, но приостановилась. Первая дверь стояла настежь, и взгляд зацепился за картины. Их было так много, что и не сосчитать. Большие, средние и маленькие полотна стояли на мольбертах, хотя выглядели законченными. Некоторые были расставлены на полу и диванах, будто для них не нашлось более достойных мест. Света, льющегося из окна и коридора, хватило, чтобы понять: все эти картины написал не один художник – стили слишком различались. Тьяна скользнула взглядом по мольбертам, подняла ногу, чтобы пойти дальше – и застыла. Брови взметнулись, пресеклось дыхание. На одной из картин Тьяна узнала себя.
Она сидела у окна, в три четверти, в серой девьей косынке. Опущенный взгляд, скучающе-надменное выражение лица, в руках – дважды прочитанный учебник по произношению мистерианского языка. Тьяне не нравился портрет – казался лживым. Она не раз просила Власту использовать холст повторно, но та упиралась.