Лялин и Женя - стр. 15
Хотя Женька-то, наверное, целовалась… С Лялиным-то.
Хорошо, что Ирине беспокойная материнская душа досталась, не смогла она дома усидеть, заподозрила неладное и не ошиблась. Не возвращалась дочка долго, вот и вышла посмотреть. А ревновать – грех… И так у ней, у Ирины, грехов не перечесть!
– Что это ты Мишку звала? – неодобрительно скосила она любопытный взгляд на брезгливо приводящую свою разодранную одежду в удобоваримый вид Женьку, – Приезжал, что ли?
И так знает Ирина, что приезжал. Молчит дочка. Думает.
– Приезжал, значит. Ну, ладно, – Ирина понятливо отвернулась от нахохлившейся и хмурой дочери и отчаянно затрясла притихший у её ног куль с дерьмом, – Кто это тут до писек охотник? Эй ты, чудо чудное, ты живой там? О, Витя, мать его! Хлюст лишайный! А, ну, вставай! Лопатой тебе по хребту! Вставай! Ты дышишь там, э? Вот материно наказание. Вставай, э! Я его не убила там? Ой, Жень, что ж всё у нас с тобой не слава Богу?
Пацан слегка заворочался.
Недолго думая, взбесившаяся Женька подскочила к своему оклемавшемуся обидчику и со всей силы зарядила тому ногой в живот. Плюнула. Витька слабо застонал и тут же свернулся жалким, вонючим калачиком.
– Фу, как мочой от него несёт, – невольно скривилась чистоплотная Ирина.
– И меня провонял, хер поносный! – злобно фыркнула Женька, собираясь ударить пацана во второй раз.
– Женя! Ну, что ты?! Прекрати.
– А меня, значит, можно?! Можно?! – переволновавшаяся, стыдливо прячущая глаза, обиженная на весь мир дочка бросилась прочь, громко и надрывно рыдая, разрывая материно сердце на части, – Все сожгу на хер. Вся теперь воняю! Все шмотки сожгу.
– Ой, Женя…
Бабка Феня
Феня никогда не считала себя красавицей. Даже в молодости. Но стать сердцеедкой это ей не помешало. Мужики любили Феньку до беспамятства, не получая от виновницы их разбитых судеб ничего, кроме ехидной усмешки, и погибали неудержимыми, бесчисленными толпами, возле её полноватых, холодных и неприступных для ласки ног. Кто-то спивался, пару человек повесилось, один и вовсе сгинул по осени в лесу, даже костей не осталось. Роковуха. Но, если б знали они, горемыки несчастные, так ревностно хранимый холодной и недоступной Фенькой колдовской секрет? Может, и не влюблялись бы вовсе.
Дело в том, что Фенька была… не совсем Фенька. Кто такие гермафродиты, Фенькины малограмотные родители слыхом не слыхивали, поэтому отправили неудобного ребенка, которого при рождении нарекли Фёдором, в интернат для инвалидов, радуясь, что так удачно: споро и бесплатно от урода открестились, а потом и вовсе перестали навещать. Может, померли, может, спились, но больше их никто не видел. Большинство ребят в интернате оказались умственно отсталыми, а умное и сообразительное существо неопределенного пола пришлась по душе самой директрисе, добродушной вдове с маленькой дочерью на иждивении. Так у будущей колдуньи появилась семья: мама и сестра-ровесница.