Луша - стр. 27
Все отметили в блокноте, не дождались и ушли. Товарищ Костя вообще ни слова не проронил, не ел и не пил.
Мать вернулась затемно, нагруженная авоськами и, услышав о посещении, затряслась как осиновый лист. Бросила авоськи и даже не стала собирать раскатившиеся по коридору консервные банки («кильки в томате», вкусные).
– Все осматривали, говоришь? Ты их одних оставляла? Оставляла? Говори! – прошептала мать в непонятном ужасе.
– Да нет, вроде. Они чай с печеньями пили. Лидь Васильна в уборную сходила, вот и все.
– В уборную?! – Лицо у матери побелело.
– Да что ты, мам? Унитаз чистый был, ты не думай, я щеткой пошуровала… Условия, записали, «удовлетворительные». Ты что перепугалась-то так?
Лушка ничего не понимала: неужели мать всерьез подумала, что Лидь Васильна с товарищем Костей могли что-то у них утащить?
Мать шептала, и глаза ее бегали по комнате, словно искали выход.
– Записали, говоришь… Куда записали?..
– В блокнот…
Мама посмотрела затравлено.
– Записали… В блокнот… Нашли. Знают, все знают!
– Мам, ты успокойся, они полчаса, наверное, посидели и ушли…
Не дослушав, не раздеваясь, прямо в ботах, мамка бросилась в ванную, закрыла за собой глухую дверь, и Лушка услышала какой-то шорох, как будто она там что-то лихорадочно искала.
Когда вышла, руки у нее тряслись, она шептала:
– Видели, все видели…
– Мам, да что случилось?
– О чем они спрашивали?
– Как живем, спрашивали, проверяете ли с отцом мою домашку, дневник. Сказала, проверяете.
– Расспрашивали… домашку… Лушенька, дорогая, несмышленыш мой… не учителя это были.
– А кто? Мам, да ты очнись! Ты же знаешь Лидь Васильну, на родительском собрании видела, это классная наша. Они в конце четверти у всех по домам ходят, проверяют жилищные условия. И к Катьке из второго подъезда приходили на прошлой неделе.
Про Катьку она наврала, чтобы успокоить мать.
– С обыском приходили… Предупреждение. Что знают обо всем. Значит, в любой момент…
– Мам, что у нас брать-то?
– Не учительница это. Предупреждают… Недолго осталось…
Мать притянула похолодевшую Лушку к себе, усадила на скрипнувший и накренившийся диван, крепко, до боли, обеими руками прижала к себе. Горькие слезы так и бежали по ее лицу.
– Мам, ты что? Точно Лидь Васильна была. И портфель ее. Я этот портфель у нее сто лет знаю. Плакать-то не о чем. Ничего же не случилось. Они ко всем ходят. К Катьке вон…
Мать словно не слышала.
– Но ты не бойся. Тебя я не отдам. Уговорю. Умолю, на колени стану…
– Мам, какие колени, да кому мы нужны! Успокойся. Праздники скоро, парад. Можно мне два рубля на шары?