Ловушка страсти - стр. 10
Но ее родители любили Гарри. Его вообще все любили. Женевьева была уверена, что ей удастся убедить и мать, и отца дать разрешение на брак.
На осенний праздник в дом Эверси гости съезжались несколько дней, кто верхом, кто в экипаже. Гарри приехал накануне вечером, Миллисент – поздно ночью. Потирая заспанные глаза, она поспешно легла в отведенной ей спальне и скорее всего еще спала сладким сном наверху или потягивала из чашки шоколад, отбрасывая со лба пышные пряди русых волос. Миллисент не любила рано вставать. Обычно она последней покидала бал и последней поднималась утром. Женевьева же пробуждалась с первыми лучами солнца, словно птичка, и ничего не могла с собой поделать. Гарри тоже рано вставал, у него было полно энергии, и день всегда был для него короток, поскольку он еще не попал в ловушку азартных игр, не лазил по шпалерным решеткам в окна замужних графинь и не делал других подобных вещей, после которых молодой человек обычно поздно возвращается к себе в комнату, а потом все утро храпит в постели, швыряя ботинком или другим попавшимся под руку предметом во всякого, кто осмелится постучаться в дверь до полудня.
Итак, Женевьева и Гарри встретились за завтраком, где он с рассеянным видом поглощал яичницу. Гарри вел себя робко и едва ли не ковырял носком землю. Женевьева никогда его таким не видела.
После долгого откашливания он наконец произнес:
– Я хотел бы кое-что с тобой обсудить, Женевьева. Пойдем погуляем?
О Миллисент он даже не упомянул.
Обычно без нее они не выходили на прогулку.
Наконец-то, наконец-то!
Тук-тук-тук… Сердце Женевьевы билось в такт ее шагам, словно эхо. В груди крепло радостное чувство. Вокруг них простирались поместные земли Эверси, такие родные, знакомые в любое время года, постепенно погружающиеся в осенний сон в ожидании зимы.
Они немного поговорили об общих вещах. Но чем дальше от дома, тем молчаливее становился Гарри, пока наконец он едва вообще что-либо говорил.
Они остановились под деревом.
Гарри все не решался заговорить. Он наклонился и поднял с земли алый листок. Бережно положил его на ладонь и принялся изучать, словно это было живое существо.
Наконец он взглянул на Женевьеву. Бледно-голубые глаза Гарри были мерцающими, как море в солнечный день, когда он подумывал выкинуть какую-нибудь шутку. Ясными, как весеннее небо, они становились, когда он бывал серьезен. Женевьева умела узнавать чувства Гарри по его глазам.
Он откашлялся.
– Женевьева, я должен сказать тебе нечто важное.
Тук-тук-тук…
– Да, Гарри?
«Я тоже тебя люблю, Гарри».
На миг ей вдруг показалось, что их скрыла прозрачная хрустальная дымка. Все засияло и засверкало невиданными красками. Даже нервы Женевьевы превратились в стекло. Если Гарри коснется ее, то услышит хрустальный звон.