Литературная классика в соблазне экранизаций. Столетие перевоплощений - стр. 79
Страшная правда открывается мужу вместе с самоубийством жены. Почему, зачем, для чего она умерла? Этот вопрос неотступно стучит в мозгу безутешного мужа. «Испугалась любви моей… и лучше умерла» (24; 33), – объясняет себе ее смерть кающийся муж. «Истина открывается несчастному довольно ясно и определительно, по крайней мере для него самого» (24; 6), – писал Достоевский.
Но это, замечу, сугубо мужская версия. Мы не знаем, как объясняла себе свой страшный порыв жена. Не знаем, о чем думала она, когда стояла у стены комнаты, у самого окна, руку приложив к стене и к руке прижав голову, улыбаясь, за минуту до того, как шагнула вниз.
Самоубийство с иконой – высшая точка протеста, дерзновенного поступка, противоположного кротости. Преподобный Ефрем Сирин (306–373 гг.) писал о кротких так: «Кроткий, если и обижен – радуется; если и оскорблен – благодарит; гневных – укрощает любовью; принимая удары – не метётся; когда с ним ссорятся – спокоен; когда (его) подчиняют – веселится… в унижениях радуется, заслугами не кичится, со всеми мирен… чужд лукавства, не знает зависти»[90]. Это в идеале.
«Нестерпимый тиран души моей» (24; 16), – назовет свою жену Ростовщик. Два тирана, каждый на свой лад, два гордеца, схлестнувшиеся в смертельном поединке. Одна, не оставив даже записки, бросается из окна высокого пятого этажа на каменную мостовую, и еще неизвестно, кто из них более мертв: девочка, не захотевшая принять любви мужа, терзавшего ее целую зиму, или вдовец, оставшийся со своей стратегией один в пустых комнатах, где всё мертво и всюду мертвецы. И тело жены унесут на кладбище уже завтра утром.
Достоевский создал не просто литературный шедевр. Он создал еще и самый загадочный из всех своих женских образов, в котором каждая черта противоречит соседствующей, где имя взрывает суть, а суть перечеркивает имя. Ибо возможно ли, по силам ли человеку, а не святому быть воистину кротким?
«Для чего, зачем умерла эта женщина?» – вопрос, поставленный 140 лет назад, остается без ответа. Разумеется, кинематограф – как отечественный, так и зарубежный – не мог обойти своим вниманием гениальный, полный загадок замысел. Ибо кинематограф – он тоже читатель, и тоже лишенный кротости и смирения, а, напротив, полный дерзких, амбициозных намерений. «Об иных вещах, – писал, как мы помним, автор, – как они с виду ни просты, долго не перестается думать…»
Восемь экранизаций повести, снятых в 1960–2015 гг. в СССР, Франции, Чехии, Польше (дважды), Грузии, России (дважды) известными режиссерами (среди них Александр Борисов, Робер Брессон, Евгений Ростовский и др.) пытались разгадать мрачную тайну тех редких женщин, кому лучше умереть, чем смириться с полулюбовью или четверть-любовью под видом любви. Задача для кинематографа стояла самая что ни есть заманчивая – понять, кто она такая, шестнадцатилетняя девушка, по имени Кроткая, наиболее дерзкая и гордая из всех героинь Достоевского, которая шагнула из окошка и бросилась вниз, прижав к груди образ Богородицы.