Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года - стр. 52
«После этого приговора, – пишет граф Витте в своих воспоминаниях, – премьер-министр Столыпин приказал выдать председателю суда сенатору Варварину>85из секретного фонда пять тысяч рублей».
Парижским судьям посчастливилось меньше. Когда члены центрального комитета партии, явившись на квартиру Азефа, сообщили ему о собранных Бурцевым уликах, он стал путаться в ответах и давал противоречивые объяснения, но скоро, овладел собою и, обратив эту растерянность в пользу, заявил, что тяжесть обвинения лишают его возможности собраться с мыслями. Чтобы привести их в порядок и подготовить объяснения, он просил предоставить ему суточный срок.
Обаяние и авторитет Азефа были так велики, что судьи, несмотря на имевшиеся у них совершенно несомненные против него улики, все же поверили в возможность их оправдания и просьбу его уважили.
Оставшись один, Азеф спешно уложил чемоданы и из-за спущенной шторы долго следил за всеми прохожими, боясь, что удалившиеся судьи поджидают его на улице. Только в половине четвертого ночи, убедившись что простодушные члены центрального комитета разошлись по домам, он простился с детьми и покинул квартиру.
Жена проводила его до вокзала, уверенная, что он едет в Вену, чтобы собрать там необходимые для своей реабилитации документы. В действительности он ехал в провинциальный германский городок, где в то время проживала у своей матери его подруга из кафешантана. В гостях у нее он пробыл недолго, и получив от генерала Герасимова несколько подложных паспортов, отправился путешествовать. Они побывали в Италии, Греции, в Египте, а когда наступило жаркое лето, объездили Швецию, Норвегию и Данию. По возвращению в Германию, в лучшей части Берлина была нанята большая квартира, куплена дорогая обстановка, и Азеф, записавшийся биржевым маклером, стал заниматься ценными бумагами. Своей сожительнице он тогда говорил, что денег у него на их век хватит, и ни в чем себе не отказывал. Конец этой прекрасной жизни наступил только на второй год войны. Какой-то немец, знавший Азефа по его прежней революционной деятельности, встретился с ним в кафе и сообщил об этом полиции. Последовал арест и как ни старался Азеф доказать немцам, что он не только никогда не был революционером, но наоборот служил секретным агентом в департаменте полиции, его продержали в тюрьме до заключения перемирия с Россией.
В письмах своих из тюрьмы, рисуя себя глубоко верующим и умудренным жизненным опытом человеком, Азеф наставляет бывшую кафешантанную звезду: «Не презирай людей, не ненавидь их, не высмеивай их чрезмерно, – жалей их». Или: «После молитвы я обычно радостен и чувствую себя хорошо и сильным душою. Даже страдания порой укрепляют меня. Да, и в страданиях бывает счастье, – близость к Богу. В наше тревожное, торопливое время человек обычно забывает то лучшее, что в нем заключено, и лишь страдания дают ему блаженство, заставляя с лучшей стороны взглянуть на себя и покорно приблизиться к Богу».