Лик чудовища. В тени зла - стр. 83
Девушка вдруг порозовела, вспомнив, как они лежали там вместе на ковре из цветущей камнеломки и мхов, так близко друг от друга, что их дыхание сливалось в одно и смешивалось с ароматом цветов. И капельки воды, лежащие в чашечках листьев, отражали мутное серебро небес и подрагивали на ветру. Луминица вспомнила горячую руку на своем лице, вспомнила, как вспоминают что-нибудь счастливое и значительное. Она ведь тоже хотела тогда коснуться рукой Тамаша: его загорелых пальцев, обращенного к ней серьезного лица... Хотела, но не посмела. А теперь это было уже невозможно. И никогда не станет возможным. Луминицу так сильно ранила в сердце мысль о невозможности ничего исправить в прошлом, мысль о необратимости прошлого, что она не совладала с собой и надрывно всхлипнула.
- Что с вами, госпожа? Я вас расстроил?
Но Луминица, отвернувшись от глядевшего на нее с тревогой Тамаша, беззвучно плакала. Тамаш молча ждал, боясь вмешиваться.
- Вы плачете из-за меня? – наконец требовательно спросил он, когда Луминица немного поуспокоилась.
- Нет, что ты, Тамаш, конечно, не из-за тебя, - поспешила успокоить юношу Луминица и вытерла слезы. - Скажи, а зачем ты пришел? – спросила она, снова обернувшись к юноше.
- Я хотел вам вернуть подвеску, - честно ответил юноша.
- Только из-за этого? Ты что, проделал такой дальний путь только для того, чтобы принести мне ее?
Тамаш кивнул.
- Но Тамаш, я же через несколько дней…
Тут Луминица запнулась.
- Тамаш, ты знаешь, что…
- Да, я знаю, госпожа, - глухо сказал Тамаш, - что вы выходите замуж за кнеза.
Он опустил глаза вниз на свои руки, которые теребили пустой сверток.
- У меня послезавтра свадьба, - горько и обреченно сказала Луминица.
- И что, госпожа, ничего не может это изменить? Я имею в виду вашу свадьбу.
- Нет, Тамаш, никто не сможет уже ничего изменить, - горько сказала Луминица. - Ничто в целом мире, - и она покачала головой как бы в подтверждение своих слов. - Родители все решили, с кнезом все уже обговорили, и почти все обряды проведены.
Луминица устремила неподвижный взгляд на залитую апрельским светом лужайку. Теперь оба сидели, отвернувшись друг от друга. Говорить было неловко и бессмысленно. Птичьи голоса оглашали лес, но они не могли заставить замолчать голос грусти. Солнечные блики кружились по поляне, но из-за этого только чернее казались тени, перечертившие дорогу будущего. Если бы Луминица могла разделить с Тамашем бремя этой беды, то ей, наверное, было бы легче, но сейчас беда давила и пригибала к земле только ее одну, и под грузом этой беды душа Луминицы стонала от отчаянья.