Лифт - стр. 5
Яна придирчиво осмотрела себя в зеркало. Слегка подкрасив губы розовой помадой, она одной рукой запахнула нежно – кремовый кардиган, а в другую схватила лаковую бежевую сумку с черной окантовкой. Заветная флэшка была надежно зажата в кулачке.
– Всё, ребятки, я ушла! Буду вечером! – воскликнула она и выбежала, звонко цокая каблучками, на лестничную клетку под грустный взгляд Лаки.
* * *
– Каролина, ты будешь еще пирог? – спросила девочку милая старушка. Она была такая светлая, словно утреннее весеннее солнышко. А когда она улыбалась, поблекшие, но всё еще живые серые глаза, лучились добротой и тысячи морщинок моментально разглаживались. Улыбка делала её моложе и обаятельнее.
Агате Симоновне хотелось дать девчонкам самое лучшее, что у нее было. Сладкий чай, пироги с брусникой, присланной родственниками с северной республики, и шоколадные конфеты «Полет». Бабушка жила очень скромно, откладывая каждую лишнюю копеечку на подарки своим девочкам. Они, в свою очередь, очень ценили её заботу и точно так же старались сделать для неё максимум из возможного. Девчонки навещали старушку всего лишь один раз в неделю – так диктовал им устав. Всё остальное время они не имели права покидать территорию интерната дольше, чем на два часа. Этого не хватало, чтобы добраться до бабушки на метро с пересадкой, а потом еще на автобусе три остановки. Каждое их посещение становилось для Агаты Симоновны настоящим праздником. После их ухода у бабушки всегда оставалась гора чисто вымытой посуды, сверкающие полы и коврик у кровати, переживший очередное нашествие пылесоса. Но самое главное, что они оставляли после себя – наполненную душу. Бабушке, еще совсем малышкой пережившей блокаду, в жизни не нужно и не важно было больше ничего, кроме внимания внучки. И она была искренне рада, когда пару лет назад их стало двое. У них никого не было роднее друг друга на этом свете.
Старушка от всей души жалела сироток, но поделать ничего не могла. Ей было уже за 80, и она не могла оформить опекунство даже на родную правнучку, не говоря о том, чтобы взять под присмотр обеих девчонок.
Раньше Сонечка жила с мамой, пьющей внучкой Агаты Симоновны. Жили худо-бедно, но всё же деточка была у себя дома. Бедненькая, но достаточно уютная, маленькая комнатка была обклеена сотней наклеек, в углу сидели старенькие куклы, а возле стены стояла кровать, накрытая клетчатым потертым пледом. «Идиллия» тянулась несколько лет, пока однажды мама не привела домой очередного хахаля. Отчим был предельно строг и катастрофически ежедневно пьян, отчего у Сонечки возникло к нему стойкое отвращение. Дядя Володя не стеснялся прикрикнуть на падчерицу, а то и поднять руку, если уж она слишком сильно начинала выводить его из себя. А выводило его буквально каждое её движение, каждое слово, каждый брошенный взгляд. Особенно злился он, когда Соня называла его «Володя» и, дабы сгладить семейный конфликт, мама велела называть тирана – пьянчужку «папой». Через окрики и подзатыльники она научилась не ошибаться и называть его так, как просила мама. Девочка старательно делала всё, чего требовал от неё новый «папочка», чтобы угодить маме, которая так сильно жаждала полноценной семьи, но однажды он перешел все грани и ей пришлось бежать из дома. Словно беспризорница, перескакивая через турникеты и не слыша гневных окликов, она мчалась к маминой бабушке. Та встретила правнучку возле подъезда, когда возвращалась с авоськой из магазина. Сонечка билась в истерике, стояла на коленях и умоляла бабушку забрать её из этого ада, иначе она так больше не сможет жить. Агата Симоновна с радостью приютила чудесную девчушку, но люди из отдела опеки, прикрываясь мнимыми законами, которые писались людьми, никогда не жившими в тех условиях, что выпали на долю одиннадцатилетней девочки, вывезли её в интернат и дали разрешение посещать бабулю только раз в неделю. Девочке выдали лист с печатями и через суд горе-родительницу лишили прав на дочь. Так Сонечка попала в интернат. Дом, где ненужные дети учатся выживать.