Личный паноптикум. Приключения Руднева - стр. 1

Лето в тот год выдалось жарким и сухим. В воздухе над Пречистенкой медовый запах липового цвета мешался с душным запахом пыли, которой были покрыты и мостовая, и дома, и окна в домах, и цветущие липы, и поникшие головки пионов, и подвядшие, но настырно тянущиеся к солнцу пурпурные соцветия наперстянки.

Понурые цветы в саду Рудневского особняка, а пуще того, запыленные окна особенно волновали старого дворецкого Тимофея Кондратьевича, и он ворчливо сетовал об том барину и его управляющему.

Фридрих Карлович Белецкий, управляющий при Рудневе, а также его личный секретарь, примостился на краю подоконника, скрестив на груди руки, и терпеливо ожидал, когда запал дворецкого спадет и можно будет без риска обидеть старика отправить его с каким-нибудь поручением и тем самым прекратить бессмысленный разговор. Белецкий был человеком исключительно практическим и смысла в переживаниях Тимофея Кондратьевича не видел, прекрасно понимая, что, покуда зной не спадет, цветы будут вянуть, а окна пылиться.

Что до хозяина дома, Дмитрия Николаевича Руднева, то он и вовсе не слушал старого слугу, хотя время от времени участливо кивал и поддакивал.

Дмитрию Николаевичу в тот момент не давал покоя совсем иной вопрос, которым он, надо заметить, был не на шутку раздосадован. Беспокоил Руднева заказ на парный портрет, за который ему совершенно не хотелось браться, но и отказаться от которого он не видел никакой возможности.

Дмитрий Николаевич Руднев был известным художником, писавшим в романтическом стиле английских прерафаэлитов. В последнее время направление это сделалось очень модным среди ценителей живописи из высшего света, а потому работы Руднева бойко расходились по галереям и художественным салонам, а кроме того, к нему поступало немало заказов, в основном на дамские портреты, стилизованные под куртуазные или античные сюжеты. По большому счету нужды в этих заказах у Дмитрия Николаевича не было, поскольку к его знатному имени прилагалось совсем немалое состояние, но чаще всего Руднев брал их охотно, обозначая заказчику лишь то условие, что выбор образа и антуража он оставляет за собой.

Тот заказ, о котором думал Дмитрий Николаевич под аккомпанемент надтреснутого голоса старика-дворецкого, поступил от едва ли не самого состоятельного московского фабриканта, чванливого грубого человека, свято верующего в то, что он может купить все, чего только пожелает или что изволит пожелать его единственная любимая дочь. И если сам он желал в основном статусности, полезных знакомств и чиновничьей покладистости, то у дочери его, получившей образование в элитном пансионе, желания были куда как более затейливые, а по мнению самой девицы, возвышенные и утонченные.

Одно время барышня эта увлекалась древностями. Она повелела вырубить половину парка при московской усадьбе отца и установить там миниатюрную копию египетского сфинкса высотой в десять аршин. После она прознала, что какая-то там светская львица в Париже ввела моду на ручных экзотических животных, и папаша выписал своей ненаглядной дочурке китайскую мартышку, с коей та являлась на все приемы, пока однажды обезьяна не сорвалась с цепочки и не устроила немыслимый переполох на балу самого генерал-губернатора. Далее просвещенная девица загорелась любовью к театру и даже хотела сама начать играть на сцене, но тут родитель проявил строгость и этакое срамное занятие дочери запретил строго-настрого. Барышня, как полагается, неделю обиженно поплакала, а после придумала достойную замену несложившейся связи с Мельпоменой. Дабы удовлетворить страсть к высокому искусству, а еще и приобщить к нему папашу, неугомонная девица решила заказать парный портрет себя и отца в образе Шекспировских Миранды и Просперо. Тут-то ей и подвернулся художник-романтик господин Руднев.

Дочка заводчика водила дружбу с некой особой, отношения с которой у Дмитрия Николаевича одно время имели известный характер. Отношения те давно уже выгорели дотла и, что называется, поросли быльем, но художник и бывшая его муза остались добрыми приятелями, поэтому, когда дама эта попросила Руднева нарисовать портрет подруги, тот не задумываясь согласился. Однако теперь Дмитрий Николаевич отчаянно жалел о данном им обещании.