Лето, бывший, я - стр. 32

- Пошли?

Как под гипнозом даю переплести наши пальцы и под смешки и улюлюканье иду, куда ведёт.

- Э-э-э-эй, кубики оставьте, эгоисты! - возмущается Квас.

- Мои возьми, - отвечает Лёша, указывая на чёрный мешочек на полке.

Оставив гостиную позади, Лёша в танцевальном па притягивает меня к себе и, совершив два оборота, разворачивает нас в другую сторону, резко меняя маршрут. Вместо комнаты, куда отправлялись другие гости, мы оказываемся в… спальне.

С вкрадчивым “клац” закрывается входная дверь, отсекая всё лишнее. Всё, что не касается меня, Алексея Блонди Нечаева и кубиков, которые он не выпускает из ладони. Даже когда театральным жестом предлагает мне осмотреться, пока сам оказывается возле кровати - застеленной, надо отметить - и убирает пару вещей, унося их куда-то..

Атмосфера совсем другая. Будто остальная квартира - общественное пространство, а спальня - личное. Те самые книги, которые переехали с ним, прячутся здесь, занимая несколько полок. Стол с двумя мониторами, ноутбуком, коробкой чупа-чупсов и флаконом туалетной воды, ощетинившейся металлическими шипами. Наушники-великаны, стерео, постеры Боуи и The Clash. Мягкий ковёр с длинным ворсом под ногами. И очень немаленькая кровать, при виде которой я зависаю.

- Боишься? - голос у самого уха. Вздрагиваю. Как он так тихо подкрался? Пульс снова подскакивает.
- Знаешь, почему совы мудрые? - дыхание щекочет шею.
- По определению? - съезжаю с ответа, потому что… Ну мудрые и мудрые, кто вообще об этом задумывался?
Веду плечом, пытаясь справиться с волной мурашек, и очень надеюсь, что пушистая мишура, исполняющая роль шарфа, всё скроет.

Со смешком Лёшка выдаёт правильную версию:
- Потому что в детстве были слишком любопытны, - похлопав подушечкой пальца мне по носу, разворачивает на сто восемьдесят градусов от кровати.

Падает в кресло на колёсиках и, улыбаясь, показывает сжатую ладонь с кубиками внутри. Подзывает кивком:
- Неси своё любопытство сюда, совёнок.

Замираю.

- Неужели, не интересно? - говорят его черти в глазах.

Интересно! Причём настолько, что намертво пересохло в горле, и даже если очень захочу, не смогу сказать “да”. На ватных ногах подхожу к креслу, останавливаясь у Лёшкиных коленей.

Выкладывает на стол первый кубик с надписью “шея”. Ставит ноги шире, подъезжает ко мне плотнее и медленно разматывает блестящий “шарф”. Но ведь это я бросала кубики, жертвой должен быть он! Пытаюсь возразить сквозь частое дыхание, но Лёшка не даёт говорить, прижимая палец к губам:
- Тише, Сова, тише, - сипло шепчет, глядя, как истерично бьётся венка на открывающейся шее. Его ладонь находит мою ледяную, обнимает, греет. - Давай представим, что кубики бросал я?