Леопольдштадт - стр. 12
Людвиг. Да нет, Герман, это ты не видишь. Никто так не радовался брошюре Герцля, как антисемитская печать. Государство для евреев? Отличная идея! Пусть убираются отсюда! Еврейская печать, естественно, оскорбилась. Как же, ее авторы – это еврейская интеллигенция в культурной столице Европы. Им хватает забот и без сионистов, которые кричат, что мы – другие, в то время как цель – стать такими же.
Но когда мы поехали знакомить Нелли с нашими родственниками, где бы мы ни были, всюду меня спрашивали о Герцле. Его брошюра разлетается, как вирус. Это евреи, чьи родители приехали со своими родителями, которые бежали от казаков; они как будто до сих пор сидят на чемоданах. В Галиции евреев ненавидят поляки, в Богемии – немцы, в Моравии – чехи. Еврей может быть великим композитором. Его может чествовать весь город. Но он не может быть евреем. И в конечном итоге, если это не коснется его самого, то это коснется его детей. Обычные евреи это понимают. Империя состоит из такого количества национальностей, что ты не смог всех перечислить. Но ты не учел евреев – единственный народ, у которого нет своей территории. Так что, когда кто-то приходит и говорит: «Мы потеряли свою землю, но мы ее можем обрести вновь, страну, где мы не будем приживалами, где мы можем быть теми, кем были когда-то… где мы будем воинами…»
Герман. У них может быть своя земля. В этом смысл ассимиляции.
Людвиг. От лица обычных евреев я выражаю восхищение твоим терпением. Тем временем Христианско-социальная партия набрала большинство исключительно благодаря своему антисемитизму. Наш всеми любимый бургомистр – глашатай антисемитизма. Мы выросли во время либерализации при либеральном правительстве, которое искренне верило в то, что представляет интересы миллионов, хотя почти никто из них не имел права голоса. Парламент был джентльменским клубом для дебатов. Но политика больше не для джентльменов – так к черту политику. Мы поклоняемся культуре! Но, Герман, ассимиляция не означает, что ты перестаешь быть евреем. Ассимиляция означает, что ты можешь оставаться евреем, не подвергаясь унижениям. Англиканцы ассимилированы, зороастрийцы – ассимилированы. Я могу быть друидом, и никто из моих профессоров и бровью не пошевельнет. Только евреи! Я неверующий. Я не соблюдаю еврейских обрядов, кроме как из уважения к семейным связям. Но для нееврея я – еврей. Нет на свете такого гоя, который хоть раз не подумал бы: «Вот уж эти евреи!» Ты можешь креститься или жениться на католичке…
Герман вздрагивает.
О, я не хотел, чтобы это так прозвучало, – конечно же, я не имел в виду тебя! То есть имел, но… прости! И это после одного виски. Надо еще выпить.