Леоне Леони. Ускок (сборник) - стр. 38

– Жюльетта, – говорил он, – оскорбленная гордость делает тебя язвительной и несправедливой. Я был распутником, ты знаешь, я нередко говорил тебе о разнузданных забавах, которым я предавался в годы молодости. Но мне кажется, я очистился от всего этого, вдыхая воздух нашей горной долины. Друзья мои все еще ведут беспутный образ жизни, который вел я. Они не знают и не смогли бы понять, чем были для нас те шесть месяцев, что мы провели в Швейцарии. Но ты, неужто ты способна их позабыть, отречься от них?

Я попросила у него прощения, и слезы мои, стекавшие ему на лицо и на его чудесные волосы, стали менее горькими; я постаралась забыть об испытанном мною тягостном впечатлении. К тому же я льстила себя надеждой: он, конечно, заявит своим друзьям, что я отнюдь не содержанка и что им надлежит меня уважать. Но он этого не пожелал или даже вовсе не подумал это сделать, ибо на другой же день я заметила, что господин Шальм бросает на меня все время назойливые взгляды с возмутительным бесстыдством.

Я дошла до отчаяния, но совершенно не знала, каким образом избавиться от бед, на которые сама себя обрекла. Я была слишком горда, чтобы чувствовать себя счастливой, и слишком любила, чтобы уйти.

Однажды вечером я зашла в гостиную, чтобы взять книгу, забытую мною на рояле. Леони сидел в кругу своих немногих избранных друзей; они объединились за чайным столиком в слабо освещенном конце комнаты и не заметили моего присутствия. Виконт, казалось, находился в одном из своих наиболее злобных, саркастических настроений.

– Барон Леоне де Леони, – сказал он сухо и насмешливо, – известно ли тебе, мой друг, что ты жестоко зарываешься?

– Что ты этим хочешь сказать? – отозвался Леони. – В Венеции я еще не наделал долгов.

– Но они у тебя скоро появятся.

– Надеюсь, что так, – отвечал Леони с величайшим спокойствием.

– Клянусь Создателем! – воскликнул его собеседник. – Никто не умеет так разоряться, как ты: полмиллиона за три месяца – это, знаешь ли, недурной образ жизни!

Эта внезапная реплика приковала меня к месту; окаменев и затаив дыхание, я стала ждать продолжения этой странной беседы.

– Полмиллиона? – равнодушно переспросил венецианский маркиз.

– Ну да, – откликнулся Шальм, – еврей-ростовщик Тадей отсчитал ему пятьсот тысяч франков в начале зимы.

– Отлично, – заметил маркиз. – Леони, а ты уплатил за наем твоего наследственного палаццо?

– Черт побери! Притом вперед, – сказал Шальм. – Да разве иначе его бы сдали ему!

– Ну а что ты намерен делать, когда у тебя не будет ни гроша? – спросил у Леони кто-то другой из его близких друзей.