Леонард Коэн. Жизнь - стр. 20

, член Клуба Меноры[14], Клуба искусств, Клуба текущих событий и Юношеской ассоциации иврита, а также чирлидер [1]. Анкета рисует портрет шестнадцатилетнего юноши, щедро наделённого как уверенностью в себе, так и необходимой канадцу склонностью к самоиронии. Но в целом – амбициозный молодой человек. Такому прямая дорога в Макгилл, главный англоязычный университет Квебека.

Вначале Леонард взял общий курс искусств, затем изучал математику, бизнес, политологию и юриспруденцию. На самом деле, по своим собственным словам, он читал, выпивал, играл музыку и старался пропускать как можно больше лекций. Судя по среднему баллу при окончании университета (56,4 %), в этом случае он не старался, как ему бывало свойственно, преуменьшить свои заслуги. Успехи Леонарда в его любимом предмете, английской литературе, были весьма скромны, и с французской литературой дела обстояли не лучше: как вспоминает его приятель Арнольд Стайнберг (ныне – канцлер Макгилла), этот курс они выбрали, «потому что мы слышали, что по нему легко сдать экзамен. Я провалился, а Леонард практически не знал французского языка. Мы никогда не относились к нему серьёзно». В программу этого курса не входили ни Бодлер, ни Рембо. Целый год студенты штудировали пьесу о русском аристократе и его жене, которые эмигрировали в Париж после революции и устроились работать прислугой во французской семье. Пьеса, которую написал Жак Деваль, называлась русским словом «Товарищ» – так мать Леонарда когда-то хотела назвать скотчтерьера Тинки[15].

Подобное равнодушие к языку, на котором говорила половина города, было распространено далеко не только в кругу друзей Леонарда. Англоговорящие жители Монреаля (особенно в привилегированном Уэстмаунте, внутри которого одним из самых привилегированных мест был университет Макгилла) почти не соприкасались с франкоканадцами, если не считать горничных – деревенских девушек, устремившихся в Монреаль во время Великой депрессии 30-х. Отношение общества к двуязычию (не имевшее, впрочем, религиозной подоплёки) не слишком отличалось от мнения Ма Фергюсон, первой женщины-губернатора Техаса: «Раз английский язык достаточно хорош для Иисуса, то он достаточно хорош для всех»[16]. В то время французский язык был для монреальцев-англофонов таким же иностранным языком, каким он является для любого английского школьника, и преподавали его англоговорящие учителя, потому что франкоговорящие педагоги не могли работать в английских школах (и наоборот).

«Французы были невидимыми, – рассказывает Морт Розенгартен. – В то время в Монреале было два департамента школьного образования, католический (французский) и протестантский (английский), и евреи, у которых одно время был собственный департамент, решили сотрудничать с протестантами. Дети не просто ходили в разные школы – у них были разные расписания, так что они даже не оказывались на улице в одно и то же время, и ты никогда с ними не встречался. Это было очень странно».