Леона. На рубеже иных миров - стр. 47

— Он мог погибнуть или слечь с болезнью, — осторожно начала Леона, ощутив смутные подозрения.

Навка как-то надломлено и резко мотнула головой. И, осклабившись, заговорила:

— В этом году парубцы[11] в соседнюю деревню ехали — среди них и мой жоних был, — она болезненно усмехнулась, — здесь на постой встали.

Уже понимая, кто именно стал ее первой жертвой, послужив тому, что дух утопленницы переродился нечистью, Леона тихо спросила:

— Тогда ты переродилась?..

Навка кивнула.

— Я забрала его… — В ее глазах вновь сверкнула хищная зелень. — Обещал моим быть, значит моим и будет, как было уговорено! — И, поникнув, тихо добавила, — я раньше никого не трогала. Он — единственный, кого я забрала.

Она немного помолчала и снова погрузилась в воспоминания:

— Я ж ждала тогда, чай верила… Но ни его, ни письмеца какого — ничего не было. И лунные дни не начались. Второй раз с цветня месяца. А, как златостав прошел, и в четвертый раз крови не было, да живот расти стал, я и поняла все. Пошла к тятьке с мамкой. Мамка только вздохнула и осела на лавку, словно на мертвую на меня глядела. А тятька браниться начал — кричал, чтобы убиралась позорная, что не нужна им такая донька, которая под первого встречного парубка[12] ложится и в подоле потом домой безотцовщину тащит, — горько проговорила она и, словно запнувшись, замолчала на мгновение, после чего вновь продолжила, — долго он бранился, шобонницей[13] прозвал да велел выметаться, шоб глаза его меня не видели. Желал недоноска родить иль мертвого, шоб глаза не мозолил и живым бельмом позора не ходил. А мамка так и сидела молча, словно и нет меня... Я и ушла. Ничего тада им не сказала. Пришла на берег Смульнянки. Долго плакала, глядя на воду, а изнутри все словно рыбки живот покусывали… А потом меня как озарило — встала, оборвала подол платья, привязала к шее камень потяжельше, да и утоплась. — Девушка повернулась и подняла взгляд на Леону. В ее глазах блестели слезы, а на лице застыл отпечаток боли и предательства.

— Тятьку твоего Терехом звать?

— Терехом, — немного помолчав, медленно согласилась она.

— Тебя ведь искали, — тихо проговорила Леона. — Тятька твой всех на уши поставил. По всем окрестным деревням ездил, он и еще несколько мужиков. Расспрашивали каждого, кого видели. Даже берестянки розыскные на столбах прибивали. Худо выглядел он, осунулся весь, взгляд потух. До самых морозов тебя искал, а после некому уже искать стало — иссох он от тоски, слег и с первой декадой вьюжника[14] ушел.

На мгновение в глазах навки мелькнуло что-то человеческое. Печаль. Тоска. Жалость. Но длилось это не дольше секунды и мгновенно исчезло с лица.