Лехаим! - стр. 5
– Там же персы проходу не дадут!
…Тут на самом интересном месте замерший напротив Самуил капризно заявил своим теткам:
– Хана, Белла! Я хочу пи-пи!
– Дуй, хлопчик, до тяти, – замахали руками все четыре…
…Арон Файбисович привычным движением застегнул лямку на штанах сына. Он пересел на стул, уступив лавочку напротив расположившимся на ней Соломону Левинсону, Абраму Финкельштейну и ребе Лейзеру.
– Тяжело одному, Арон, – сказал ребе. – Два года уже прошло, как жена от тебя ушла. Пора новую в дом привести…
– Тут торопиться совсем не обязательно, – тихо высказался Абрам Финкельштейн, скосив глаза туда, где взбивали гоголь-моголь. – Недаром мудрый Соломон говорил, что среди тысячи жен он ни одной путной не нашел…
– Мне сестры помогают, – гордо объявил Арон. – Да и зачем сейчас суетиться, мы в Москву решили перебираться. Очень здесь стало неспокойно для евреев. Наша старшая, Дора, уже в Первопрестольной.
– Каждый должен искать себе ровню, как в Писании сказано: «Каждому по достатку своему…» – Ребе Лейзер был недоволен таким скрытым отпором представителей своей общины.
В это время Фима, свесив голову с крыши сарая, уговаривал Моню:
– Слабо тебе, Моисей.
– Слабо здесь ни при чем.
– Значит, пусть Тараска и дальше тебя пархатым называет, а ты ему еще кланяйся, кланяйся.
– Никому я не кланяюсь. Мне что, на дуэль его вызвать?
– Ты с ума сошел? Какая с Тарасом дуэль? Он же на нее не только с батей-куренным явится, но и со всеми местными православными казаками. Ты только зарядик мне масенький такой сделай… – И Фима, сложив в щепотку пальцы, показал размер бомбы.
– А где я тебе взрывчатку возьму?
– Та нигде, ты же химик. Что, слабо самому сварганить?.. – и Фима, щелкнув пальцами, шикарно пульнул недокуренную папиросу.
Описав замысловатую дугу, шипящий окурок точно попал в миску взбиваемого гоголь-моголя.
Вей з мир, Боже мой, как тиха летом украинская теплая ночь, легко отступающая перед радостным рассветом.
И оглядывая все, что нас окружает, можно только повторить первые слова Библии: «В начале сотворил Бог небо и землю».
Фиму и Моню окружали лопухи, с которых стекала роса, как после обильного дождя. Холодные капли текли за шиворот, но парочка упорно ползла по холму к стоящему на его вершине плетню, за которым виднелась сколоченная из досок будка сортира.
Оглядевшись вокруг, они притаились перед решающим броском. За ними внизу светлым пятном светилась площадь, от которой расходились пустые улицы, там во дворах иногда брехали мучимые бессонницей собаки.
Впереди, на небольшом взгорке, стоял дом куренного атамана Остапа Грушко, как пикет, отделяющий чистую часть села от нечистой. С другой, невидимой стороны холма уже вступили в перекличку дворняги. Похоже, что они, как и их хозяева, не испытывали никакой симпатии к соседям.