Легкие следы - стр. 8
Редакторы боялись народного артиста как огня, потому что, если текст казался ему не соответствующим нормам и правилам грамотной русской речи, артист громовым голосом произносил «Ужасный век! Ужасные сердца!» – и читать злополучный текст категорически отказывался.
Новому начальству и его команде было глубоко начхать на заслуги артиста перед народом, кино и театром, а заодно и на безвозвратно погибший сиреневый фрак. Они по-русски плохо знали, романов наших не читали и изъяснялися с трудом на языке своем родном. Поэтому вряд ли стоило удивляться тому, что в конце концов неизбежно произошло. Обнаружив в одном из текстов слова «секретаршой», «безбелетный» и «товарищь» народный артист сперва на несколько минут потерял дар речи, кормивший его долгие годы, а когда дар вернулся, в крошечной аппаратной озвучания поднялась буря праведного гнева – и, вырвавшись за пределы комнатки, помчалась на третий этаж, в кабинет начальства. Что дальше? Начальство осталось неподвижно, словно каменный идол с острова Пасхи, народного артиста порывом ветра навсегда вынесло за дверь – прямо на улицу, а вместо него на канале появился какой-то молодой человек, которого я видела один-единственный раз – издалека, со спины – и про которого могла сказать только то, что он высокого роста, и что голос, конечно, красивый, но это не повод считать его за своего.
Вздохнув, я тихо, но твердо сказала:
– Нет, извини, мне что-то не хочется. Я сейчас не в настроении ни с кем общаться…
– Учти, если ты не сумеешь сделать физиономию менее мрачной, то безвременная кончина твоих отношений все равно скоро станет достоянием общественности, – предупредила Нюта. – Ну, если только ты не собираешься все рабочее время проводить, запершись в женском туалете.
Она ушла, а я села на подоконник в позе роденовского Мыслителя. Если, конечно, можно представить себе Мыслителя, мычащего себе под нос: «А любовь как сон, а любовь как сон, а любовь как сон – стороной прошла…»
2
Надо сказать, я не имею ни малейшего понятия, о чем мог бы думать Мыслитель – о чем вообще думают мужчины? Впрочем, не хочу знать. Раньше меня волновало, что думает обо мне один вполне конкретный мужчина – а теперь, когда выяснилось, что он обо мне вообще не думал ни одной минуты, мужчины вообще и их мысли в частности перестали быть объектом моего любопытства.
С моими собственными мыслями все было куда проще – я думала, как мне дальше жить. Интересовала меня не вся оставшаяся в моем распоряжении жизнь – не важно, длинная или не очень – а один относительно короткий ее отрезок: с настоящего момента и до завтрашнего утра. Мне предстояло не свихнуться и не наложить на себя руки, и я не знала, как справиться с этой не самой простой задачей.