Ледяной клад - стр. 27

Цагеридзе пожал плечами:

– Не понимаю: к себе вы приглашаете или не приглашаете?

– Почему же? Пригласила бы…

– Ага! Сообразил. Боитесь, про вас тоже пойдут разговоры.

– Ну, мне-то что! – с какой-то отчаянностью усмехнулась Баженова, и на этот раз Цагеридзе особенно близко увидел ее редкие, очень красивые зубы, – Мне это не страшно. Я ведь не одинокая. Не только одну ночь, хоть и больше живите. Про вас говорить станут.

– А почему про меня?

– Да так… Знаете ведь…

Тогда пойдемте к вам. Люблю, когда про меня говорят!

Домик Баженовой оказался тоже не очень-то близко от конторы. Во всяком случае, Цагеридзе так показалось. Они долго брели по звонкой, прикатанной дороге вдоль кривой улицы, потом свернули в какой-то закоулок, на узенькую, рыхлую тропинку, шириной всего в один след, и Цагеридзе никак не мог к ней приспособиться на своих костылях – все время оступался, кряхтел от боли, когда особенно неловко подкашивался протез. Баженова шла впереди, не останавливаясь и не оглядываясь на Цагеридзе, но хорошо применяясь к его шагу, должно быть, по слуху.

– Осторожнее, здесь под снегом пеньки, – иногда через плечо бросала она.

А больше молчала. И Цагеридзе был этому рад. Не до разговоров. Скорее бы в тепло, выпить стакан горячего чая – водки, конечно, нет у Баженовой – и уснуть. Порой Цагеридзе казалось, что он спит уже на ходу.

Он как-то не приметил и не запомнил, каким образом рыхлая тропинка привела во двор, как выглядел снаружи домик Баженовой, было ли у него крыльцо и сени. Идти, ковылять на костылях больше не нужно – это счастливое ощущение явилось вдруг, когда Цагеридзе привалился спиной к стене в сладкой и томящей темноте жарко натопленного жилья. Пахло полынью и пихтой. Очень громко стучали ходики, повешенные, должно быть, на тонкой дощатой переборке. Где-то слева, вверху, как бы под самым потолком, прерывисто, с придыханием и пришептыванием посапывал человек.

Баженова попросила Цагеридзе:

– Дайте спички.

– Не курю.

– Электричество горит только до одиннадцати…

Она отошла от него. Упало, загремело что-то железное: противень или самоварная труба. Под потолком испуганно бормотнул слабый старушечий голос: «Ахти, господи, господи!» И чуточку погодя более твердо:

– Кто там? Вы, что ли, Марья Сергеевна?

– Я, мама. Где спички – не знаешь?

Небольшое молчание. Потом опять: «Господи, господи», – уже с оттенком настоявшейся досады.

– И вечно вы так: «где, где?» Нет, не приметила я, куда вы их сунули.

– Мама, а ты без меня разве лампу не зажигала?

– Вру? Нужно мне было! Бродите по всей ночи…

Баженова на это не отозвалась.