Лебединое озеро. Повести и рассказы - стр. 32
Краснова, посапывая, лежала на спине. Мужчина тронул её рукой, словно хотел убедиться, что жена рядом. Рука скользнула по бедру и упала на простыню. Потревоженная женщина повернулась, почти легла на руку мужа горячим животом и отпрянула, пробормотав спросонья, что он сошёл с ума, и чтобы тут к ней не лез.
Ночное бдение между тем рождало новые мысли, и все они, без исключения, казались мужчине очень важными, почти открытиями.
Он уже удивлялся общему источнику народных сказаний и размышлял о национальном колорите, о заколдованных царевне-лягушке в русских сказках, о принцессе-лебеде в мифах о Нибелунгах и о любви, освобождённой от сиюминутных желаний.
Он жалел Зигфрида, не различившего в любовном томлении тёмную силу и позволившего ей управлять его страстями.
Мысленно рисовал в темноте силуэт Чайковского и сопереживал борющемуся за любовь композитору, чувствуя к нему душевную близость.
Величие духа Петра Ильича, обеспечившее людям «одной крови» возможность взлететь за лидером в манящее бесконечное сияние, уже не казалось Краснову чудом. Выполненная мастером работа, успешный титанический труд, объём которого трудно было себе вообразить, – вот что его восхищало. А популярные слухи о личной жизни композитора, поддерживаемые отворотом общества от семейных ценностей, представлялись пустыми попытками порочных людей оправдать собственные грехи.
Всё вместе взятое снова и снова приводило Краснова к размышлениям о тёмной силе, пытающейся управлять людьми. Сомневаться в её существовании, как и в выборе надёжного оружия защиты, можно было, только не слушая ни древних сказочников, ни современных мыслителей, ни своих предков. Но где источник этой силы, кто управляет конкретным злом: накопленная в земной ноосфере человеческая жестокость, самоорганизовавшаяся случайным образом, или нечто непостижимое, завёрнутое в понятие сатаны? – вот что было ему интересно.
Ещё он думал о том, что в древности только единицы способны были осознать себя в конфликте добра со злом и, подчинившись могущественной приземлённой силе, стать великими и ужасными искусителями и властителями, оставив страшную память о себе в народных преданиях. Во времена Чайковского осознавали себя многие и многие выбирали сторону зла, но множественность делала их слабее древних злодеев, и сто лет спустя их не только не боятся, но почти позабыли. А сегодня почти каждый способен поиграть со злом, но кто надолго испугается солдат-одиночек? Однако, что будет, если позволить солдатам объединиться? И каким считать земное зло в итоге: слабеющим или усиливающимся со временем?