Лебединая песнь - стр. 178
– Весьма польщен. Однако же отвечайте.
Ася секунду помедлила.
– За свой идеал хотела бы, – сказала она очень серьезно, – только не теперь, попозже, теперь мне еще так у бабушки пожить хочется.
– Точно и ясно, – сказал Валентин Платонович, но Шуру Краснокутского этот ответ почему-то задел за живое.
– Уточните же, по крайней мере, что за идеал и каковы его отличительные признаки? – воскликнул он.
– Александр Александрович, если я правильно понимаю, вы задаете ваш очередной вопрос? – пожелал навести порядок Фроловский.
– Да, пусть это будет мой вопрос! Воспользуюсь своим правом, уж если до этого дошло! – воскликнул с отчаянием Шура.
Все улыбнулись.
– Мы ждем ответа, Ксения Всеволодовна, – сказал Фроловский.
– Да не торопите же! Дайте хоть подумать, – пролепетала сконфуженная Ася.
«Милая, чудная девочка! – думал Олег. – Она, кажется, в самом деле готовится выложить нам свою душу».
– Мой идеал… Это такой… человек, который очень благороден и смел, а кроме того, обладает возвышенным тонким умом. Он глубоко любит свою Родину и, как папа, за Россию отдал жизнь.
– Ксения Всеволодовна, – сказал Олег, улыбаясь и не спуская с Аси ласково засветившихся глаз, – как же так: «отдал жизнь»? Выйти замуж за мертвеца только в балладах Жуковского возможно.
– Ах да! В самом деле! Я, кажется, сказала глупость… Ну, если не погиб, то во всяком случае много вынес за Россию – бедствовал, скрывался, был ранен… – Она вдруг поперхнулась и снова вспыхнула. Ей пришло в голову, что слова ее могут быть отнесены прямо к Олегу, и, опустив голову, она не смела на него взглянуть.
– Тяжелый случай! – безнадежно сказал обескураженный Шура.
– Ваши дела плохи! – сказала ему Леля.
Но Асе хотелось поскорее уйти от этой темы, и она спросила:
– О какой балладе упоминали вы, Олег Андреевич?
– О балладе «Людмила». Девушка роптала на Провидение за то, что жених ее пал в бою. И вот в одну ночь он прискакал за ней на коне. Был ли это он сам или дьявол в его образе – история умалчивает, но он посадил ее на своего коня и умчал на кладбище.
Олег не продолжал далее, но неугомонный Валентин Платонович закончил за него:
– И могила стала их любовным ложем.
– Monsieur, monsieur! – предостерегающе окликнула француженка, хлопотавшая около стола.
– Mille pardons![95] – воскликнул Валентин Платонович. – Но это сказал не я, а Жуковский!
Шура между тем не мог успокоиться по вопросу о «герое».
– Ксения Всеволодовна, вы несправедливы! – воскликнул он. – Я по возрасту моему не мог участвовать в этой войне и проявить героический дух. А теперь господа пажи попадают в выгодное положение по сравнению со мной потому только, что они старше меня.