Лебединая песнь - стр. 100
– Как вы смеете? Вы обязаны были известить меня! Как вы смеете приводить сюда спекулянток или проституток! Так переволновать всех! Вам все нипочем, а вы посмотрите, на кого мы похожи! – и разрыдалась.
Дворничиха бросилась подать ей воды. Понемногу взбудораженная словно муравейник квартира стала успокаиваться; скоро в кухне остался один Олег. Он сел на табурет и, облокотив руки на стол, опустил на них голову. Он вдруг ощутил страшную усталость, очевидно в результате чрезмерного нервного напряжения и минуты под дулом револьвера. Голова у него кружилась. «Вот мое существование: все под дамокловым мечом, и так без просвета», – думал он. Дворничиха вошла в кухню и, увидев его одного с лицом, закрытым руками, подошла.
– Устал, поди! Накось, какая передряга. Ах они, воры, разбойники! Измотают человека, да еще пужают без толку. Может, тебе чайку заварить крепкого? Согреешься, заснешь лучше!
– Благодарю вас, мне ничего не нужно.
Но она не уходила.
– У меня вот сыночек твоих лет был бы, да белые под Псковом уходили. Может, через то мне тебя и жалко. Другой раз, как я погляжу, какой ты худой, да бледный, да завсегда невеселый, – так за сердце и схватит. Надо ж судьбу такую: и война-то, и раны-то, и тюрьма-то, и все напасти на человека, да еще и пожалеть-то некому.
Олег так давно не слышал задушевного тона, что от этих простых, бесхитростных слов что-то поднялось к его горлу и непрошеные слезы готовы были навернуться на глаза. Он молчал, не отрывая рук от глаз.
– Матери-то нет у тебя?
– Нет, у меня нет матери, – с усилием ответил он.
– А ты бы хоть женился, все ж лучше, чем одному, было б хоть кому о тебе позаботиться.
– Кто за меня теперь пойдет, Анна Тимофеевна? Кому я такой нужен? Оборванный, простреленный, кандидат на высылку; у меня даже угла своего нет.
– Не всякая девушка выгоду соблюдает. Другая – пожалеет, захочет пригреть и утешить. Ты еще молод и пригож – понравиться можешь.
Он не говорил ничего, погруженный в безотрадные мысли.
– Так принести чайку-то?
– Нет, Анна Тимофеевна, спасибо на добром слове, пойду лягу.
Когда он вошел к себе, то, не раздеваясь, бросился на диван. Мика, уже забравшийся снова под одеяло, исподлобья наблюдал его, не решаясь заговорить. Глаза их встретились.
– Мика, ты разрядил револьвер? Отвечай!
– Не я. Вячеслав. Я не сумел бы.
– Как, Вячеслав? Так он, стало быть, знает, что я держу оружие? Мика, в уме ли ты!? Да разве можно вмешивать в такое дело партийца!
– Я не стал бы ему рассказывать. Я уронил перочинный нож под диван и попросил Вячеслава помочь его отодвинуть, а револьвер выпал. Ведь я не мог же предполагать! Вячеслав повертел его в руках и говорит: «Ну, заряженным я его не оставлю» – и вынул патроны. И выходит, что правильно сделал.