Ласточки - стр. 75
Когда он женится и заведет детишек, он сделает все, чтобы никогда с ними не разлучаться.
Бабушка сидела в гостиной и вязала носки на трех спицах. И даже не подняла головы, когда Плам и Мадди вошли в комнату. Они уселись на диван, напротив нее.
– Ну? – она наконец тяжко вздохнула. – Что еще?
– Мадди хочет вам что-то сказать, – пробормотала тетя Плам, сжимая руку девочки, чтобы та набралась храбрости и произнесла жестокие слова и не заплакала.
– Мама и папа не приедут, – начала Мадди, ожидая, что бабушка отложит чертов серый носок и спросит, почему.
– Что на этот раз? Терпеть не могу позеров и драматические жесты! – буркнула бабушка, продолжая вязать.
Мадди с трудом сглотнула, стараясь не сердиться на старуху. Она не знала правды, и обязанность Мадди – эту правду открыть. Тетя Плам хотела рассказать сама, но Мадди настояла, что именно она должна это сделать. Потому что чувствовала себя очень взрослой.
– Они не могут приехать, потому что их корабль утонул. И мои родители тоже.
Слезы переполняли глаза, но она осталась каменно-спокойной.
Вязанье выпало из пальцев бабушки.
– Это правда, Прунелла? Артур мертв… еще один мой сын погиб?
– И моя мама тоже. Я знаю, вы их не любили, но они были моими родителями, и я никогда их больше не увижу.
И тут слезы все-таки вырвались на волю, и она разрыдалась.
– О боже! Корабль пошел ко дну? Где?
– За неделю до Рождества, матушка, позвонили в хостел. Я ничего не сказала до праздника, чтобы не испортить детям Рождество. Но Глория Конли что-то услышала и насплетничала Мадди. Мне пришлось как-то объясняться, хотя раньше я намеревалась сначала сказать об этом вам.
Тетя Плам покраснела до корней волос.
Бабушка сидела очень прямо, глядя в тлеющие угли и качая головой.
– Артур… всегда был музыкален. Одному Господу известно, откуда это у него. Точно не от меня. Он был любимчиком Гарри… тот вечно спрашивал о нем в депешах с войны. Теперь Артура больше нет. Не понимаю…
Она говорила так, словно находилась очень далеко.
– Мы так и не поговорили…
Мадди подумала, какой она вдруг стала старой.
– Ничего, папа не обидится, – заверила она, надеясь утешить бабку, но ситуация ухудшалась на глазах.
– Зато мне плохо! Сказанного уже не исправишь! Я надеялась как-то все уладить.
Она осеклась и уставилась на Мадди, словно видела ее впервые.
– Мне жаль, Мадди. Твою потерю не возместишь. Ты, должно быть, совсем растерялась. Подойди, сядь рядом.
Мадди кивнула и, глотая слезы, будто перешла мостик через пропасть, уселась рядом со старой женщиной.
– Мы должны молиться, чтобы они почили в мире. Больше нам ничего не дано. Больше ничего не исправить. Ничем не унять твою боль, дитя мое.