Лабиринт - стр. 46

Тренкавель помолчал минуту, давая присутствующим осмыслить его слова.

– Пройдя это гнусное унижение, он снова был принят в объятия Святой Матери Церкви.

Презрительный гул прошел по залу.

– Но это не все, друзья мои. Я не сомневаюсь, что это постыдное зрелище должно было подтвердить его твердость в вере и противостоянии ереси. Однако и этого оказалось мало, чтобы отвратить опасность, о приближении коей он знал. Он передал власть над своими доминионами легатам его святейшества папы. А сегодня я узнал… – Виконт сделал паузу и повторил: – Сегодня я узнал, что Раймон, граф Тулузский, находится в Валенсии, менее чем в недельном переходе от нас, и с ним несколько сотен воинов. Он ожидает лишь приказа, чтобы повести северных захватчиков через реку Бьюкар в наши земли. – Тренкавель помолчал. – Он принял крест крестового похода. Мои господа, он намерен выступить против нас.

Зал наконец взорвался яростным воем.

– Silenci! – до хрипоты надрывая глотку, кричал Пеллетье, пытаясь восстановить порядок в этом хаосе. – Тишина! Прошу тишины!

Силы были неравны: один голос против множества.

Тренкавель шагнул к самому краю помоста, встав прямо под гербовым щитом. Щеки его раскраснелись, но глаза горели боевым задором и лицо лучилось упорством и отвагой. Виконт широко раскинул руки, словно желал обнять зал и всех, кто в нем находился. Это движение заставило всех смолкнуть.

– И вот я стою здесь перед вами, моими друзьями и союзниками, с которыми меня связывают старинная честь и клятвы, и спрашиваю вашего доброго совета. Перед нами, людьми Миди, остается только два пути, и очень мало времени, чтобы сделать выбор. Per Carcassona – за Каркассону. Per lo Miègjorn – за Миди, за Юг! Сдаваться нам или биться?

Тренкавель устало опустился в кресло, а у его ног бушевал и гудел Большой зал.

Пеллетье не смог сдержать себя: наклонился и положил руку на плечо молодому вождю.

– Хорошо сказано, мессире, – тихо сказал он. – Благородная речь, мой господин.

Проходили часы, а споры не утихали. Слуги сновали туда-сюда, поднося корзины с хлебами, блюда мяса и белого сыра, без конца наполняя пустеющие винные кувшины. Никто не обращал особого внимания на еду, но все пили, и вино подогревало гнев и лишало ясности суждения.

Мир за стенами шато Комталь жил обычной жизнью. Колокола церквей звонили, отбивая часы служб. В соборе Сен-Назер пел монашеский хор и молились монахини. На улицах Каркассоны горожане занимались своими делами. В пригородах и деревушках за городской стеной играли дети, хлопотали женщины, трудились или играли в кости крестьяне, купцы и мастеровые.