Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1 - стр. 66

– Взгляните на наших городских барышень, – говорил он, – этих жалких, хилых, анемичных созданий, – стянутые с утра до ночи в узкие корсеты, как бабочки, порхающие в своих уродливых, дорогостоящих костюмах, на балах, вечерах, собраниях, обратившие ради собственных удовольствий ночь в день, а временем сна, отдыха избравшие день. – Это ли жизнь?… Посмотрите на их условное, уродливое воспитание, на их привычки, извращенный вкус, на их оторванность и отчужденность от природы, вслушайтесь в их разговоры, слова; для них пребывание в деревне было бы истинным наказанием, равносильным заточению или ссылке. Сравните теперь этих городских барышень, боящихся всего: и денного света, и солнца, и дуновения ветерка, и рева коровы, и жужжащего насекомого, сравните с нашими краснощекими, жизнерадостными Аленами, Матренами, Прасковьями, Евгениями, – чем же эти хуже первых? На мой взгляд, спора быть не может, все говорит в пользу последних: привычка к труду, крепкое телосложение, цвет лица, груди, бедра, упругие голени, – выбрав любую из них себе в жены, вы можете смело рассчитывать на безболезненные роды, на здоровое потомство и будете уверены, что навсегда вы гарантировали себя от медицинского шарлатанства, от этих докторов, лекарств, рецептов, аптек.

– Как находите, господа, мою мысль, прав я или я ошибаюсь? – обратился он к нам. И, не выждав ответа на предложенный вопрос, продолжал:

– Я думаю, как было бы хорошо устроить здесь на краю – на юру свою колонию однодворцев и зажить вовсю своею новой, особой жизнью, будем пахать, сеять, собирать в житницы… Александр Павлович, что вы скажете? – обратился Лев Николаевич к Сердобольскому[257].

– Идея ваша мне очень нравится, не знаю как вы, как другие, а я не прочь вступить в члены проектируемой вами колонии, – ответил Сердобольский.

– Анатолий Константинович[258], а вы как думаете? Ведь тогда на лоне природы пропеть с Евгеньей свет Харитоновной дуэт «С тобой вдвоем сколь счастлив я…» совсем иной смысл получится, не так ли?

– Ну что ж, Лев Николаевич, я всею душою следую за вами. Мне терять нечего. Я давно сжег за собою корабли, покончив расчеты с университетом, с цивилизацией… О возврате мне и думать нечего. Лично я полагаю, что всякая деревенская девка или баба – вроде Алены свет Ивановны или Евгении Харитоновны не в пример привлекательнее наших тепличных восковых фигурок, в которых еле тлеется жизнь, – ответил Анатолий Константинович.

А Сергей Леонтьевич[259] только недоверчиво качает головой.

– Вижу, вижу, что вы не одобряете нашей идеи, – заметил Лев Николаевич.