Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1 - стр. 51

Толстой говорил, что бледный свет луны легко возбуждает мир наших ощущений. – И я добавил, что ее лик потому возбуждает столько доверия, так как мы убеждены, что она единственная, кто не предает того, что ей доверяют. – Я думаю, кроме радостей любви, мы других радостей ей обычно не поверяем. Мы потом пошли в сад и долго еще сидели за стаканом сахарной воды, оживленно беседуя на разные темы.

Толстой показался мне приверженцем весьма свободных взглядов. Он говорил, что законы и правление должны быть строгими, но нравы – свободными. Швейцария не является свободной, потому что нравы в ней скованы обычаями. Он доказал мне это на нескольких примерах и сказал, что Петербург более свободен в своих нравах, чем Швейцария[219]. В Петербурге уже отдают предпочтение интеллектуальной личности – мужчине или женщине, – а не разукрашенному орденами старому генералу. Политические отношения в Германии его особенно интересуют, но демократическому элементу он придает большее значение, чем следует. Последнее, правда, существует, но не имеет под собой почвы. Те, кто пострадал под бременем последних лет и сознают нынешние преимущества, относятся к демократии равнодушно. Бюргерство как представитель низших сословий ничего не хочет знать о демократии и подавляет их, чтобы они не активизировались. Наша демократия состоит из нескольких разумных голов и ослепленных ими низов. Разумные головы защищают консерватизм и предоставляют каждому сословию его права. В этом случае опасаться нечего. Правда, нарушены интересы рыцарства, что не могло не отомстить за себя[220].

Мы заговорили об искусстве: немецкое искусство всегда впереди, поскольку оно масштабнее, чем упорядоченное, в нем есть еще чувство и богатство идеи. Мы, немцы, как говорят французы, плохие живописцы. Почему? Богатству мыслей немца больше соответствует контур, эскиз. Француз, которому раз в два года приходит мысль об искусстве, может потом рисовать подряд два года. – Французы, сказал Толстой, почти все имеют одинаковые суждения. И их первое суждение всегда правильно, если даже и поверхностно.

В разговоре о политике Толстой упомянул, что добро способствует единению немногих людей, зло же может соединить их в толпу. Только насилие или хитрость образуют толпу, одиночек объединяет сердце[221].

‹…› Проезжая по деревне Ясная Поляна с братом своим, мы заметили толпу крестьянских ребятишек, куда-то бегущих вниз от деревни через овраг, от которого на взгорье виднелись господские постройки. Мы спросили, где проехать в усадьбу к графу. Ребятки, окружив нас, с удовольствием друг перед другом бросились проводить нас до самой школы графа. Я услыхал от ребят про школу, начал беспокоиться, как бы вместо барского дома не попасть в школу, где придется иметь дело с крестьянскими ребятами, в способностях которых я сомневался, и думал уже вернуться домой. И только по настоянию своего брата я решился докончить свое путешествие в том расчете, что, может быть, мое учительство будет не в школе, а в барском доме, как мне хотелось. Взяв одного из мальчуганов в провожатые, мы переехали через овраг, подъехав к самому барскому дому, на крыльце которого стоял какой-то мужчина, по-видимому, лет тридцати, в овчинном черном полушубке, теплых сапогах и простой шапке, с окладистой черной бородой, подстриженной в кружок. К этому-то человеку мой брат обратился с вопросом: