Кваки против слепой старухи - стр. 7
Глава 2
Когда любишь по-настоящему, физические контакты тел мужчины и женщины всегда чисты. Любовь – это тайна, в которую посвящены двое и никого пускать туда не надо, иначе волшебство уйдёт, как вода в песок, оставив лишь тину похоти.
Ничего прекраснее я себе и вообразить не мог. В начале я немного боялся, что у меня ничего не получится, тело ведь меня пока слушалось плохо, мешали повязки и гипс, но она, моя единственная и любимая Лиля, была так нежна и с таким пониманием отнеслась ко мне, что вскоре я обо всём на свете забыл, отдавшись всепоглощающему чувству солнечной любви. Два часа пролетели, как один миг, я не заметил, как истома, наполнившая меня сладкой усталостью, наградила меня сном. Когда я ещё через два часа проснулся, Лиля уже ушла. Ей надо было помогать готовить стол для гостей и теперь, больше её не ревнуя, я относился к тому, что она свято исполняла свои обязанности в анклаве, с достойным её уважением.
Пей, пока пьётся, люби, пока любится, живи Кваки.
Стрельба началась совершенно неожиданно. Вначале я услышал топот, потом кто-то дико закричал – и началось. Грохот выстрелов выбил меня из блаженного состояния мечтательного покоя. Что-то случилось. Видно, встреча гостей пошла совсем не так, как рассчитывали журавли. Тревога за жизнь Лили заставила, помогла мне очень даже бодро, для того состояния, в котором прибыл мой организм, встать с койки. Когда я сумел преодолеть половину расстояния, дверь распахнулась и в комнату вбежала растрёпанная Лиля.
– Что происходит? – выстрелы продолжали греметь, и я с волнением осматривал Лилю. Вдруг её ранили?
– Скорее пошли.
– Куда? – не понял я.
– Потом, милый, всё потом.
И я пошёл. Ну, если быть точным, она потащила меня, взвалила мою похудевшую тушку себе на плечи и понесла, мне оставалось только от пола загипсованными копытами отталкиваться. Мы шли по коридору, петляли, спускались два раза вниз по железным лестницам, уходя вглубь бункера, пока не вошли в просторное помещение последнего уровня, забитое старой аппаратурой военного назначения – бывший командный пункт. Лиля отвела меня за большой экран, заставила лечь и завалила меня каким-то провонявшим мышиным помётом тряпьём.
– Тише, любимый, жди меня здесь. Не шевелись и ничего не предпринимай, чтобы ты не увидел.
– А…?
– К нам пришли плохие люди. Папа ошибся. Лежи тихо, и я обязательно за тобой вернусь.
Но Лиля не вернулась. Сплошной шум пальбы, долетавший до моих ушей эхом с верхних этажей, начал стихать, прерываться, чтобы опять неожиданно взорваться громоподобной дробью где-то уже совсем близко. А потом в аппаратную, пятясь задом, закатились четверо Журавлей. Я выглядывал из своего убежища и сквозь прореху в старом солдатском бушлате, и через щель между экраном и столом видел, как Журавли по команде старшего вскинули к плечам карабины и открыли огонь, целя в темноту дверного проёма. Когда их командир поднял руку и встал в пол-оборота, я узнал в нём Мирона Григорьевича. Я хотел вылезти и крикнуть, что я здесь, но тут тьма огрызнулась огнём вспышек и трое Журавлей, стоявших рядом с полковником, пали. В дверной проём полезли оскаленные, разбойничьи, разгорячённые боем, фиолетово-красные рожи.