Кваки против слепой старухи - стр. 2
Её образ, почти что святой для меня, врезался в память навечно. Русые длинные волосы, забранные в толстую тяжёлую медовую косу, ямочки на розовых щёчках, всегда появляющиеся, когда её и без того светлое лицо озаряла лучезарная улыбка. А, боже мой, какие у неё были глаза! Большие и не просто зелёные, а изумрудные, излучающие мягкий, завораживающий своей красотой свет. Лилия полностью соответствовала своему имени: небольшого роста, стройная и токая, как цветок, невесомая, прекрасная и без анатомических излишеств. Точёная фигурка.
Первое, что Лиля мне сказала, было почти материнское:
– Ты проснулся…
Мне особенно понравилось, что она сразу обратилась ко мне на «ты». Я никогда не нуждался в ложных проявлениях уважения, доверие – вот что меня привлекало в людях. Из её слегка выдвинутых вперёд губок такое обращение звучало органично, сразу же располагало к доверительному общению и показывало отношение к миру в целом.
На первые слова Лили, обращённые ко мне, я хотел ответить: «Я в норме», – и не хотел показывать девушке слабость, но у меня ничего не вышло. Даже хрипов я не сумел из себя никаких выдавить. Я бы и писку был бы рад, так нет, а значит, я далеко не в норме, как заносчиво хотел показать моему ангелу спасителю.
– Не беспокойся… – Лиля, поняв по моим глазам, что я, напрягаясь, хочу ей что-то ответить, да не могу, пришла на помощь: – Тебе рано ещё. Не волнуйся. – После последних слов она положила мне свою прохладную узкую ладонь на лоб. И тут я почувствовал, насколько я действительно не здоров. Мой лоб раскалился, как печь, а лёгкое прикосновение руки Лили принесло мне несказанное облегчение. Я отвёл от её лица взгляд, хоть мне это было и нелегко, и посмотрел на себя. М-да. Меня замотали наподобие мумии, обложили гипсом, и моя многострадальная голова тоже сейчас наверняка походила на ватный забинтованный-перебинтованный шар с червоточиной лица ровно посередине. Кстати, голова у меня не болела совсем, как будто её не существовало, а всё остальное тело ныло, как прогнившей до корней старый зуб мудрости.
Вот и весь разговор. Погладив лоб, Лиля отошла, выпала из моего поля зрения. Её успокаивающий образ уступил место бородатому угрюмому мужику, который грубо, как мне показалось, схватил меня за предплечье и сделал больно. Укол. Всё же здорово я расклеился, раз игла шприца принесла мне такое ощущение, словно меня на пику насадили. Теперь боль я переносил не так, как раньше. К счастью для меня, через минуту после инъекции, меня посетило блаженное забвение.
По моим подсчётам прошло не меньше двух недель до того дня, когда издаваемое мной мычание стало походить на человеческую речь. Я всё ещё был слаб, но уже мог разговаривать с Лилей, а это самое главное. Она всё так же ухаживала за мной, не допуская других, лично кормила и прочее. Одно её присутствие уже создавало оздоровительный эффект. Жаль уколы и капельницы мне продолжали делать нелюдимые бородачи. По названию их анклава я про себя всех их называл – Журавли. Бородатые Журавли. А что? И не такое бывает. Здесь все мужчины носили окладистые бороды, а женщины выглядели, как женщины, а не как бесполое недоразумение, порождённое агонией современной цивилизации. Но с течением дней мне становилось лучше и их пытки иглами и катетерами я переносил всё легче и легче. Способность к ускоренной регенерации постепенно возвращалась в тело. Главная проблема состояла не в возможностях тела, а в силе моего духа. Я до того как, открыв глаза, увидел Лилю, не хотел жить. Большинство привитых моей плоти механизмов защиты принудительно отключил разум, а теперь системе организма их приходилось реанимировать, очищая от ментальной ржавчины. Процесс оживления буксовал, жизнь возвращалась в члены не охотно, но главное, что он, этот самый непостижимый для моего ума процесс шёл. Мне хотелось поскорее выбраться на свежий воздух, погреться под весенним солнышком, а то в том помещении, где меня разместили, отсутствовали окна. Оно и понятно, львиная часть анклава пряталась под землёй, скрывая людей от гнева звероморфных врагов.