Культурогенез и культурное наследие - стр. 50

Мало сказать, что разнообразие социокультурных и социополитических проявлений ограничено условиями материального существования. С этим никто никогда не спорил, но интересно не то, почему эскимосы не имели государственности, а почему она появилась у шумеров. Коротаев (да и не только он, разумеется) отмечает, что для сбалансированного традиционного общества социальная эволюция нежелательна и практически любые сдвиги ведут к хотя бы временному ухудшению условий жизни. Поэтому сообщества, вышедшие за порог первобытности, представляют собой аномалию, а не норму. Эти выводы, в пользу которых накоплен колоссальный массив фактов, заставляют нас в корне переформулировать основной вопрос, который задают историки древности и первобытности. Бессмысленно спрашивать, почему более сложные формы социополитической организации или более совершенные орудия труда в тех или иных условиях не возникли или не вошли в употребление. Наша задача понять, в результате какого удивительного стечения обстоятельств изменения все же произошли. Эта задача осложняется тем, что во многих случаях основную роль играло влияние более сложных обществ на менее сложные вплоть до прямого копирования последними тех или иных социальных институтов, не говоря о заимствовании технологических достижений. Случаи спонтанных изменений, ведущие к радикальной общественной трансформации, единичны, что мешает создать общую типологию такого процесса.

Одну из интересных проблем подобного рода предлагает нам история южного Туркменистана и северо-восточного Ирана в период между концом IV и началом II тыс. до н. э. Исторический переворот, произошедший в этом ареале в конце соответствующего периода, замечателен тем, что не может быть охарактеризован в терминах «прогресса/ регресса» и демонстрирует пример того, насколько разные типы обществ способны существовать в сходных природных условиях и на примерно одинаковом уровне развития технологии.

Начатые В. М. Массоном в 1985 г. раскопки поселения Илгынлы-депе, покинутого жителями в начале III тыс. до н. э., показывают, что к этому времени местная община численностью 1000–1500 чел. скорее всего не имела организационного центра, а состояла из независимых домохозяйств – как более, так и менее влиятельных и богатых. На это указывает наличие в большинстве жилищно-хозяйственных комплексов парадного помещения, предназначенного для приема гостей и совершения каких-то обрядов, и отсутствие на поселении сколько-нибудь крупного (а потому заметного в современном рельефе) объекта, который мог бы рассматриваться как общинный храм. О том же свидетельствует и отсутствие погребений, которые выделялись бы над общим уровнем. Лишь в одном позднем захоронении найдена крупная медная булавка