Культурогенез и культурное наследие - стр. 123
Современная историческая культурология, конечно, учитывает романтическую идею о культурной определенности бытия. Но она обладает гораздо большими возможностями философского и теоретического ее выражения. С нашей точки зрения, такую возможность мы имеем, во всяком случае, учитывая только что отмеченные феноменологические результаты в осмыслении времени (историзм), и идею философской типологии культур. Взаимосвязь философской типологии культур и феноменологической концепции времени нынче могут восприниматься как взаимосвязанные идеи, хотя эта взаимосвязь еще требует основательного раскрытия. Поэтому рассмотрение как видоизменяется в истории философской мысли сопряжение типологии культур и историзма, опирающегося на разные философские концепции времени, несомненно, представляет интерес и может пролить свет на сегодняшнее понимание этого вопроса.
В такой перспективе, нам представляется, следовало бы рассматривать и вклад натуралистического историзма в осмысление обсуждаемых вопросов, включая культурогенез. Поэтому еще раз отметим, что при общей исходной установке в натурфилософии Гёте и в философии истории Гердера (несмотря на разные объекты) взаимосвязь идеи «организма» и идеи становления имеет общий исток. Это весьма полезно осознавать культурологии сегодня, когда в ее методологический арсенал так интенсивно включаются идеи и техники познания, созданные в других областях знания, прежде всего в биологии. При всей эвристической продуктивности такие процедуры перенесения требуют осмысления рамок легитимации, связанных со спецификой предмета истории, культуры и гуманитарного знания в целом. А это невозможно сделать, не изучив основательно и самих биологических проектов, на которых мы и сосредоточили внимание в этой работе.
А. К. Устин (Пятигорск). «Большой органон антропоразума»: о генетическом коде культуры и его трансформациях
Двадцатый век стал переломным в истории познания. Теряющая уверенность в перспективном развитии физика, поскольку ей показалось, что все ее теоретические проблемы решены, на его пороге открыла электрон – первого вестника бездонного микромира элементарных частиц – и тем самым подготовила настоящий эвристический взрыв в области материи, обнаружив в ее теоретических глубинах неслыханные потенции ядерной физики и квантовой механики. Синергетика выявила принципы и формы ее неостановимого эволюционирования под импульсным действием того или иного аттрактора. Второй закон термодинамики сформулировал его фатальный предел в понятиях «порядка» и «энтропии». Связав категории пространства и времени с категорией гравитации, теории относительности, Большого взрыва, «черных дыр» и «раздувающейся» Вселенной, авторы этих открытий воспроизвели в представлении современников динамическую картину непрекращающейся космической архитектоники, зашкаливающей наши возможности осмысления. Литература, музыка, театр и искусство, воспользовавшись изощренным классическим инструментарием, совершили свой модернистский Большой взрыв, по информационной энергетике не уступающий ядерному или квантовомеханическому. Аналитическая психология и геополитика не отстали от них в деле раскрепощения своих специфических «монстров» бессознательного, агрессии и расизма. Ввиду указанных и целого ряда других причин ушедший под занавес век стал Первым синергетическим, как бы собственно пассионарным, что в переводе на банальный язык означает апокалиптическим, парадоксальным и непостижимым: мы теперь должны понимать то, чего вообразить не можем. Становящаяся в его финале наука культурология как раз и обязана просветить светом разума его неисповедимые глубины, чтобы по-новому ответить на все те же «последние вопросы» бытия: «Кто мы», «Откуда мы пришли», «Куда мы направляемся в своем беспредельном развитии? «Куда, в конце концов, полетела “стрела времени” из колчана пассионарности?» и «Кто наш водитель – Бог или Сатана в таком случае?»