Культурные индустрии - стр. 29
Проблема в том, что даже экономисты, учитывающие при анализе особую природу медийных и культурных продуктов, часто не могут признать следствия этих характеристик и ограниченность фундаментальных экономических концепций, на которые опираются их подходы. Здесь нет места для объяснения этих ограничений[18]. Ключевой вопрос заключается в том, каким образом экономика в качестве научной дисциплины сыграла кардинальную роль в производстве форм публичной политики. В своих наиболее отталкивающих формах мейнстримная экономика способствовала укреплению НЕОЛИБЕРАЛЬНОГО подхода к культуре, оказавшего большое влияние на историю перемен и преемственности, о которой рассказывает эта книга (см., в частности, главу III).
В основе неолиберального подхода к культуре лежит взятая из неоклассической теории идея о том, что «свободная», нерегулируемая конкуренция ведет к появлению эффективных рынков. Неолиберализм делает еще один шаг и приходит к утверждению, что организация эффективных рынков должна стать целью государственной политики. В некоторых случаях это привело к принижению роли, или маргинализации, специфики медиа и культуры, а также к утверждениям, что экономические модели могут использоваться для анализа культурных благ (таких как телевидение, книги, газеты) точно так же, как для анализа других благ. Как выразился известный специалист по экономике медиа Рональд Коуз [Coase, 1974, р. 389], нет «фундаментального различия» между «рынками товаров и рынками идей». Возможно, наибольшую известность получили взгляды Марка Фоулера (который в 1981 году был назначен ультраконсервативным президентом Рональдом Рейганом главой Федерального агентства по связи – FCC), считавшего, что телевизор – это «еще один электроприбор <…> что-то вроде тостера с картинками» (цитируется, например, в: [Baker, 2002, р. 3]), подразумевая, что нет никаких различий между тостером и телевизором, оба они являются экономическими благами, которые продаются и покупаются. Однако, даже исследования, признающие специфику медиа и культуры, и некоторую ограниченность традиционных форм экономического анализа, преуменьшают серьезность проблем культурных рынков. Примером этого, на мой взгляд, может служить книга Ричарда Кейвса [Caves, 2000; 2005]. Другим примером является то, как экономическая концепция «провала рынка» использовалась для оправдания государственного вмешательства в рынки широкого эфирного вещания, при этом неэкономические цели, такие как участие в демократических гражданских процедурах, низводились до второстепенных, остаточных особенностей рыночных систем (в: [Hardy, 2004а] можно найти критику такого использования концепции «провала рынка»).