Куколка - стр. 28
Мистер Бартоломью расставляет ноги и закладывает руки за спину.
– Что дале?
– Еще до того, как нас накрыли, дружок мой подарил мне перстенек, который спер из мамашиной шкатулки. Я знала: покража откроется и во всем обвинят меня, ибо сынка никто не очернит. Кое-как сбыла перстенек, приехала в Лондон, нашла место. Думала, свезло. Ан нет – хозяин стал меня домогаться. Пришлось уступить, чтоб не лишиться места. Но жена его обо всем вызнала, и я опять оказалась на улице, где стала б нищенкой, потому как честной работы найти не могла. Чем-то не нравилась я хозяйкам, а нанимают-то они. – Помолчав, Фанни добавила: – Нужда заставила, сэр. Как многих из нас.
– Не всех нужда превращает в шлюху.
– Оно так, сэр.
– Стало быть, ты растленна и похотлива по своей природе?
– Наверное, сэр.
– Значит, родичи были вправе тебя отвергнуть, хоть ученье их ложно?
– По делам моим, сэр. Вышла я кругом виноватая. Хозяйка вопила, что я околдовала ее сынка. Неправда! Он вырвал у меня поцелуй, он украл перстенек, хоть я не просила, он же понудил и к остальному. Отец с матерью слышать ничего не желали – мол, я отринула духовный светоч, я им не дочь, а сатанинское отродье, не дай бог испакощу сестер.
– Что за духовный светоч?
– Христовый свет. Так они веруют, сэр.
– А ты с тех пор не веришь?
– Нет, сэр.
– Не веришь в Христа?
– Не верю, что встречу Его на этом свете, сэр. Да и на том тоже.
– Ты веруешь в тот свет?
– Верую, сэр.
– Который для подобных тебе наверняка будет адом?
– Надеюсь, нет, сэр.
– Сие несомненно, как то, что эти дрова станут золой.
Понурившись, Фанни молчит, и мистер Бартоломью бесстрастно продолжает:
– Как несомненен земной ад, что уготован заветревшейся публичной девке. Ты кончишь сводней иль каргой в богадельне. Ежели прежде дурная хворь не заявит на тебя права. Иль хочешь на склоне лет стать еще одной Клейборн, приумножив свои грехи? Так не спасешься. – Он ждет ответа, но девушка молчит. – Что онемела?
– Я переменюсь, сэр. И уж точно не стану миссис Клейборн.
– Ну да, ты будешь добродетельной женой, и верещащий выводок детишек уцепится за твою юбку.
– Неродиха я, сэр.
– Так ты и впрямь лакомый кусок, Фанни.
Девушка медленно поднимает голову и смотрит в глаза собеседнику; похоже, она больше озадачена, нежели возмущена, его глумлением и пытается прочесть в его лице то, чего не поняла в речах. Однако происходит нечто непостижимое – холодное лицо мистера Бартоломью вдруг озаряется простой человеческой улыбкой, в которой нет ни цинизма, ни издевки. Дальше еще чуднее – он подходит к Фанни и, склонившись, подносит ее руку к губам. После поцелуя он оставляет ее в своих ладонях и, чуть улыбаясь, вглядывается в девичье лицо. Сейчас, вопреки антуражу, бритоголовый мистер Бартоломью и размалеванная Фанни напоминают персонажей «галантного празднества» Ватто. Затем молодой джентльмен выпускает ее руку и возвращается в свое кресло, оставив девушку в полном недоумении.