Куколка - стр. 26
– Я надевала мужской наряд, сэр.
– За что гореть тебе в геенне огненной.
– Не мне одной, сэр.
– Дважды будешь поджарена, ибо искус – в тебе. Неужто думаешь, что в гневе своем Господь не различит падших и совратителей? Не отделит слабость Адама от злоухищренья Евы?
– Не ведаю, сэр.
– Так знай же. А еще знай, что сполна окупишь потраченные мною деньги, угодно тебе иль нет. Видано ль, чтоб наемная кляча управляла наездником?
– Я исполняла вашу волю, сэр.
– Будто бы. Дерзость твоя неприкрыта, как груди твои. Ужель я настолько слеп, что не замечу тот взгляд твой у брода?
– Так то всего лишь взгляд, сэр.
– А цветочный пучок под носом твоим – всего лишь фиалки?
– Да, сэр.
– Лживая тварь.
– Нет, сэр.
– А я говорю – да. Я прочел твой взгляд и знаю, для чего понадобились зловонные цветки.
– Просто так, сэр. Я ничего не замышляла.
– Клянешься?
– Да, сэр.
– Тогда на колени. Вот здесь. – Мистер Бартоломью показывает на пол перед собой; помешкав, девушка встает на колени, голова ее опущена. – Смотреть на меня.
Взгляд серых глаз впивается в карие глаза на запрокинутом лице.
– Теперь повторяй: я срамная девка…
– Я срамная девка…
– Нанятая вами…
– Нанятая вами…
– Дабы всячески вас ублажать.
– Дабы всячески вас ублажать.
– Я Евино отродье, наследница ее грехов.
– Я Евино отродье…
– Наследница ее грехов.
– Наследница ее грехов.
– Повинна в дерзости…
– Повинна в дерзости…
– От коей впредь отрекаюсь.
– От коей впредь отрекаюсь.
– Клянусь.
– Клянусь.
– Иль гореть мне в аду.
– Гореть в аду.
Мистер Бартоломью долго не отводит взгляд. В его бритоголовой фигуре проступает нечто демоническое – не злость или какое иное чувство, но дьявольски холодное безразличие к женщине, стоящей перед ним на коленях. В нем угадывается доселе скрытая черта его натуры, противоестественная, как напитавший комнату запах горелой бумаги и кожи: садизм (хотя де Саду до своего рождения еще четыре года блуждать по темным лабиринтам времени). Если б кому понадобилось представить пугающий образ бесчеловечности, сейчас он был налицо.
– Отпускаю твой грех. Теперь обнажи мерзкую плоть свою.
Потупившись, девушка встает и начинает распускать шнуровку. Мистер Бартоломью сурово наблюдает из кресла. Девушка чуть отворачивается; затем присаживается на дальний край скамейки, куда сложила одежду, и, сняв подвязки, скатывает чулки. Голая, в одном лишь чепчике и сердоликовом ожерелье, она понуро складывает руки на коленях. В ней нет тогдашней модной мясистости: тело стройно, грудь маленькая, на очень белой коже никаких язв, что давеча поминались.
– Желаешь, чтоб он обслужил тебя?