Кто нашел, берет себе - стр. 48

Он дополз до койки, забрался на нее, сел, подтянув колени к груди, обхватив их руками. В камере царил холод. Морриса начало трясти.

«Наверное, я спросил кассира про его любимый бар. До которого можно добраться на автобусе. И поехал туда, верно? Поехал и напился. Хотя знал, что творит со мной алкоголь. И я не просто немного выпил – нажрался до усрачки».

Да, несомненно, хотя знал, что ему не следует пить. Это, конечно, плохо, но он не мог вспомнить, что натворил потом, а это было намного хуже. После третьей порции (иногда после второй) он падал в черную дыру и мог выкарабкаться оттуда, лишь проснувшись с жутким похмельем, но трезвый. Алкогольная амнезия, так это называют. А будучи в черной дыре, он всегда… Что? Скажем так, устраивал дебоши. После одного попал в Ривервью, исправительную колонию для малолетних преступников. Благодаря другому оказался здесь. Где бы это здесь ни было.

Дебоши.

Гребаные дебоши.

Моррис надеялся, что все обошлось привычной, старомодной дракой в баре, без взлома замков и проникновения в чужой дом. Другими словами, без повторения случившегося в Шугар-Хайтс. Потому что он давно стал совершеннолетним, и исправительная колония ему никак не светила. Однако он не возражал против отсидки положенного срока, если действительно совершил преступление. При условии, Господи, пожалуйста, что преступление это не имело никакого отношения к убийству некоего гениального американского писателя. В противном случае ему еще долго не вдохнуть аромат свободы. Может, вообще никогда. Потому что речь шла не только о Ротстайне, верно? Память услужливо подбросила Кертиса Роджерса, интересующегося, есть ли в Нью-Хэмпшире смертная казнь.

Моррис вытянулся на койке, дрожа всем телом, думая: «Я здесь не поэтому. Не поэтому».

Или поэтому?

Ему пришлось признать, что такое возможно, и не потому, что полиция связала его с двумя трупами в зоне отдыха. Он видел себя в баре или стрип-клубе, Морриса Беллами, исключенного из колледжа, самозваного знатока американской литературы, пьющего бурбон и наслаждающегося жизнью. Кто-то начинает говорить об убийстве Джона Ротстайна, великого писателя, американского гения, жившего в полной изоляции, и Моррис Беллами – нализавшийся в стельку и переполненный яростью, которую он обычно держит в клетке, этой черной зверюгой с желтыми глазами – поворачивается к скорбящему и говорит: «Он вовсе не казался гениальным, когда я разнес ему башку».

– Я бы никогда, – прошептал он. Голова болела все сильнее, и он чувствовал, что с левой половиной лица что-то не так. Она