Кто боится смерти - стр. 5

– Спасибо за воду. Ты была права. Я хотел пить.

Потом я часто его навещала. Он стал моим лучшим и единственным другом. Если бы мать узнала, что я хожу к чужому мужчине, она бы меня побила и надолго запретила гулять одной. Ученик кузнеца, Джи, меня ненавидел и каждый раз это показывал, кривясь в отвращении, словно я – больное дикое животное.

– Не обращай на Джи внимания, – сказал кузнец. – Он умеет обращаться с металлом, но воображения ему не хватает. Прости его. Он дикарь.

– А вы думаете, что я нечистая?

– Ты прелестна, – сказал он, улыбаясь. – То, как ребенок зачат, не его вина и не его бремя.

Я не знала, что значит зачат, и не стала спрашивать. Он сказал, что я прелестна – не хватало еще, чтобы он взял свои слова назад. К счастью, Джи обычно приходил поздно, когда становилось прохладнее.

Вскоре я уже рассказывала кузнецу о жизни в пустыне. Я была мала и не понимала, что о таких скользких темах не надо болтать. Что мое прошлое, само мое существование – скользкая тема. В обмен он кое-что рассказывал мне о металлах, например, какие из них легко поддаются огню, а какие нет.

– Какая была ваша жена? – спросила я однажды.

На самом деле просто сболтнула. Меня больше интересовал маленький хлебец, который он мне купил.

– Ньери. Чернокожая, – он обхватил обеими руками свое бедро. – И с очень сильными ногами. Она была наездницей на верблюдах.

Я прожевала и проглотила хлеб.

– Правда?!

– Говорили, что она держится на верблюде за счет силы ног, но я-то знал. У нее был еще и дар.

– Дар чего? – спросила я, подавшись вперед. – Она ходила сквозь стены? Летала? Ела стекло? Превращалась в жука?

– Ты много читаешь, – засмеялся кузнец.

– Дважды прочла Великую книгу! – похвасталась я.

– Впечатляет, – сказал он. – Ну а моя Ньери понимала верблюжий язык. Верблюжий доктор – мужская работа, так она стала наездницей. И она не просто на них скакала. Она выигрывала скачки. Мы познакомились подростками. Поженились в двадцать лет.

– Какой у нее был голос?

– Страшный и прекрасный.

Я не поняла и наморщила лоб.

– Она была очень громкой, – пояснил он, откусывая от моего хлеба. – Много смеялась, когда радовалась, и много кричала, когда злилась. Понимаешь?

Я кивнула.

– Какое-то время мы были счастливы, – сказал он и умолк.

Я ждала, когда он продолжит. Я знала, что будет плохое. Но он просто смотрел на кусок хлеба, и я сказала:

– Ну? Что было дальше? Она тебя обидела?

Он усмехнулся, а я обрадовалась, хотя спрашивала всерьез.

– Нет, нет, – сказал он. – В день самой быстрой в ее жизни гонки случилось ужасное. Это надо было видеть, Оньесонву. Был финал скачек в честь Праздника Дождя. Она и раньше выигрывала эти скачки, но в тот день собиралась побить рекорд скорости на дистанции в полмили.