Крылья пепла - стр. 10

Это была еще одна причина, по которой Хаф за Вейне таскался. Известность. Все, кто водил обозы с севера на побережье, знали Эйта. И его дурной норов тоже. Эйт за работу брался почти так же, как девок выбирал. Не понравится ему кто – ни за какие драконы не возьмется. Врал небось, что квартерон, гонору на полукровку. А то и на целого. Только вряд ли у чистокровных эльфов бывали морщины в уголках глаз, шрамы и седые волоски в золотистой гриве. Они, говорят, вообще никогда не старели. Так и живут, наверное, за своей стеной, и дела им до остального мира нет. И если до Сошествия хоть полукровок еще встретить можно было, то после и они пропали.

֍ ֍ ֍ ֍ ֍ ֍ ֍ ֍ ֍ ֍

[1] Тинтае́ – человек; полное название – элефи́ тинтае, Дети Дня (элефи – дитя, тинтае – время от рассвета до заката солнца, день).

5. Глава 4

Глава 4

Я не дева… Урод… Не урод вовсе. Но и не так хорош, как был.

Зеркало отражало унылую действительность и никакие уговоры не помогали. Так привык притворяться, что тело, словно откликаясь желаниям, быстрее уставало, дольше заживляло раны, оставляя шрамы-следы, рисовало тени под глазами, если пару ночей не спать. А еще исчертило паутинками морщин лоб и кожу в уголках глаз, присыпало пеплом сияющие, как летнее солнце, волосы. Это сейчас они едва прикрывали лопатки, а некогда стекали тугой косой. На две ладони выше колена. Длиннее только у семьи Владыки.

Светоч, Сияющий-во-Мраке, Владыка земель Элефи Халле, светлый Маэльхаэл тен’Тьерт… Я помню, что обещал.

Старшие ушли, и магия ушла вместе с ними. Остались жалкие поскребыши, клочки и паутинки. Из-за этих паутинок он и торчал ранним утром на холме. Там был особенный ветер. Живой. Не отравленный тьмой Янэ, не иссушенный светом Ана. До мест, куда разделившись в небе надвое, упал звездный скиталец, отсюда, от Ллотина, было несколько месяцев пути. Что в один край мира, что в другой. Эйт был у обоих. И это действительно был край.

Вейне смотрел на себя в зеркало, упершись руками в таз для умывания. Полотенце сползло с плеча и макнулось в воду. Изловил, пока все не вымокло, умылся. Вывернулся из перевязи – в пряжки и на ножны грязи налипло. Сел чистить, и мокрое полотенце пришлось кстати. Спохватился, что и сам в грязи, и полез в сумку. Захотелось поругаться задницей. Очень. Ругательства, наверное, единственное из старого наречия, что ни капли не изменилось. «Аста ин хашши[1]»*, – сказал он про себя, а потом и в голос несколько раз. В сумке из чистого было только «на выход», то что Хафтиз называл эльфячьими шмотками, но лучше быть чистым эльфом, чем чумазым не пойми…