Крылья над Кальдорой - стр. 35

Комната пахнет сыростью и мылом. На столе аккуратно сложена чистая одежда – Кайра успела её постирать и высушить за ночь.

Натягиваю грубую серую рубашку, заплатанные брюки, застёгиваю ремень. Куртка – та самая, с нашивкой, что напоминает мне, кто я для Империи. На левом рукаве чёрная полоса и слово «Дартлогиец», бросающееся в глаза. Рядом ещё одна нашивка – «Пустышка».

Вдохнув глубже, застёгиваю куртку и выхожу в холодное утро.

Завод всё ещё покрыт шрамами пожара. Стены почернели, запах гари смешался с утренним холодом, проникая в лёгкие. Сапоги скользят по влажной земле, пропитанной копотью. Никто не дал мне новых инструкций после происшествия, но я знаю: в Империи без работы не оставляют.

У ворот меня встречает охранник. Имперец. Высокий, светловолосый, с холодными голубыми глазами. Он смотрит на меня сверху вниз, его взгляд полон отвращения.

– Ты, – бросает он, не утруждая себя называть меня по имени. – На разборку завалов. Уборка – твоя задача.

Коротко киваю, сжимая зубы. Слова застревают в горле – я не собираюсь спорить.

Завалы выглядят как сцена из кошмара. Обугленные деревянные балки лежат вперемешку с искорёженным металлом, его острые края блестят в тусклом утреннем свете. Кругом пепел и грязь. Обломки стекла сверкают под ногами, словно ледяные осколки, каждый шаг становится ловушкой. Стены завода почернели, на них видны длинные потёки от воды.

Воздух густой, тяжёлый, пахнет гарью, сыростью и чем-то сладковато-горьким, от чего начинает першить в горле. Этот запах въедается в кожу, в волосы, в одежду, оставляя нас заложниками его присутствия.

Работа бесчеловечна. Мы разгребаем обломки голыми руками, потому что перчатки изнашиваются слишком быстро, а новые нам не выдают. Металл обжигает даже сквозь ткань. Каждый кусок словно сопротивляется, словно знает, что наши силы давно на исходе.

Женщина рядом с нами – молодая, но её лицо осунулось, а волосы, запачканные пеплом, выглядят серыми, как у старухи. Она пытается поднять обломок, но тот слишком тяжёлый. Её пальцы дрожат, и она срывается на колени. Никто не помогает. Никто не может позволить себе потерять время.

Пожилой мужчина рядом со мной выгибается дугой, пытаясь поднять ржавую металлическую балку. Его спина трясётся от напряжения, но он не сдаётся. На его лице – глубокие морщины, кожа потемнела от пепла, а руки – худые, жилистые, покрыты ссадинами. Его губы шепчут слова молитвы на дартлогийском, почти неслышно.

– Слишком громко, старик! – кричит надсмотрщик. Его крик разносится, как удар, и пожилой мужчина напрягается сильнее, пока не поднимает балку.