Кровь изгнанника - стр. 34
– Мне хочется уйти на покой, в тутовый сад, к детям и внукам. Доживать свой век на завалинке, попивая пивко и покуривая трубочку.
Бершад рассеянно усмехнулся:
– Если мы продолжим наши прежние занятия, то такого никогда не случится. Рано или поздно какой-нибудь дракон меня прикончит. После этого задрипанный страж убьет тебя и Альфонсо, а наши головы будут красоваться на крепостных стенах, пока не сгниют дочиста.
– То же самое ты говорил шестьдесят шесть драконов тому назад.
Бершад уставился в очаг.
– Ну, есть и другой выход, – продолжил Роуэн. – Как дойдем до Галамара, можно улизнуть от спасателей и укрыться где-нибудь в глуши.
Оруженосец уже не в первый раз предлагал что-то подобное. Бершад всегда отвечал одинаково:
– Вот только если нас поймают, то живьем освежуют Альфонсо, завернут тебя в его шкуру и поджарят на медленном огне, а меня заставят смотреть. – Бершад не стал упоминать о том, что после этого ему самому выколют глаза, а потом отправят на битву с драконом. – Я на такой риск не пойду. Никогда и ни за что.
– А вот некоторые…
– Только дураки.
Роуэн недовольно хмыкнул, но не стал настаивать.
– Значит, выбирать придется между убийством еще одного дракона и убийством императора, – вздохнул Бершад. – Тебе что больше нравится? За убийство баларина нам все-таки кое-что перепадет.
– Может, и перепадет, – согласился Роуэн и тоже вздохнул. – И вообще, мое мнение здесь ни при чем. В этой закисшей слякотной стране все, кроме меня, относятся к клятвам, будто к байстрюкам. Раз уж я пообещал твоему отцу, что позабочусь о тебе, то нарушать слово не стану. Как ты решишь, так оно и будет.
Бершад кивнул. Он чувствовал себя неловко всякий раз, когда его единственный друг выказывал свою преданность. Роуэн душой и телом был предан отцу Бершада еще со времен баларского нашествия, но сам Бершад вроде бы ничем особо не заслужил такого отношения к себе.
– Ладно, утром разберемся, – решил Бершад. – Знаешь, ступай-ка ты отсюда. А то вдруг Эшлин расчувствуется и решит ко мне заглянуть по старой памяти…
– Ну, как скажешь, – проворчал Роуэн, завернул копейные наконечники в тряпицу и направился к двери, но у порога остановился и поглядел на кровать. – Свезло же тебе. А мне там соломы на пол навалили.
Бершад отыскал кувшин с вином и, глядя в огонь, сделал глоток из серебряной чаши. По коридорам сновали слуги. Бершад не любил скопления народа. Даже в захолустных деревеньках, вот как в Выдрином Утесе, он предпочитал напиваться в одиночестве и впервые за четырнадцать лет проводил ночь в таком большом городе, как Незатопимая Гавань. Шорохи и шумы в замке казались драконьеру шуршанием крыс.