Кронштадтский дневник - стр. 21

А ведь я просил отпустить меня с машиной, которую предназначали для эвакуации людей, и с этой машиной из-за линии окружения привезти мешок муки. Начальник вызвал комиссара, который особенно не разъярялся, но сказал, что я не знаю устава. Я промолчал, но вообще-то существует несколько форм обращения к начальству: по команде и лично по партийной и гражданской линии. В общем, я влип и меня могут разжаловать, придется писать письмо в ЦК и отнимать у них время на разбирательство.

В порту кормят подходяще, судя по сегодняшнему дню: щи на первое и кашу перловую на второе – на обед, суп пшенный – на ужин. Получается для каждого в день: крупы 110 г., свеклы 50 г., капусты 50 г., жиров 25 г., сметаны 20 гр., вполне неплохо.

Люба пишет, что она гордится, что я защищаю подступы к Ленинграду, а я выходит не только не защищаю, но чуть ли не вредитель, ведь в последнее время в конструкторском отделе завода не так много работы, а хочется быть полезным.

Эх, горе мое – это мой язык и жалость к людям.

Последние дни немцы начали постреливать, но наши пушки дают более мощный огонь, хотя со стороны немцев заметно оживление на нашем участке фронта. Немцев потихоньку отгоняют на многих направлениях и возвращают населенные пункты, но немцы сопротивляются.

27 декабря 41

Обещают добавить хлеба. Говорят, что введут завтраки, тогда можно будет перенести завтрак и прибавить его к ужину.

Кайдалов сегодня рассказал, что наш хлеб, по сравнению с ленинградским, – пирожное. Похудел он в Ленинграде жутко. Вот я и думаю сейчас, что мое письмо было глупостью: я смотрел со своей колокольни, получилось нехорошо. Командиры плохо ходят, покачиваются, по трапу тяжело подниматься, но мне легче, чем другим: я сам ем свой паек, а другие отдают семье.

Надо съездить после Нового года к маме, как она, если с питанием до такой степени там плохо?