Крохотная вечность - стр. 1

Наряду с отоплением в каждом доме

Существует система отсутствия

И.Бродский

Небо хмурилось весь день, заглядывая в тускло освещенные окна разноцветного детского сада номер восемь, затерявшегося среди серых одинаковых пятиэтажек маленького городка. Дождик посылал серебристые капли, которые с мерным стуком разбивались о грязные стекла. Угрюмая погода началась давно, с самого утра, а может и еще раньше, погружая в бдительную полудрему взрослых, наблюдающих за разноцветной группкой детей. Прогулку сегодня отменили из-за непогоды, поэтому дети остались заперты внутри помещения, стараясь сдержать порывы ураганом разнести всю комнатку.

Лишь один взъерошенный мальчик в штанишках, поблекших от многочисленных стирок, и яркой полосатой кофточке, как всегда, застыл на стуле, одиноко стоящем в углу, подальше от всех. Мальчик с опаской поглядывал из-под густых бровей на веселых ребят. Он не относил себя к их стае, они не принимали его в свои ряды. Даже воспитательница не смотрела в его сторону, понимая, что не стоит ждать от него неприятностей, пока он сидит один. Так было всегда. Мальчика давно перестали вовлекать в игры с другими детьми, да и заставлять общаться с кем-либо – тоже. Со временем мальчик, о котором никто не забывал, но которого никто не замечал, стал прозрачней тени в ночи и тише рыбы в воде.

Мальчик, которого звали Даня, просто сидел на своем любимом стуле, вцепившись пальцами в сиденье и думал, что день не задался с самого начала, с того, как противная девчонка с широкими зубами и глупыми глазами вырвала из его рук скомканный листок бумаги и, гогоча и подпрыгивая, удрала с ним в другой угол комнаты, к щенячьей стае, из которой теперь доносилось насмешливое подвывание. А Даниилу осталось только сидеть и косо глядеть в ту сторону, так чтобы они не заметили его внимания. Смотреть, как щенки влажными губами и вытаращенными глазами пытаются разгадать стройный ряд букв и сложить их в пазл, выуживая слова, которые все равно не привнесли бы в их жизнь хоть какой-нибудь смысл. Смотреть и думать, что день не задался с самого начала, с того, как Даня достал клочок бумаги, исписанный красивым почерком, чтобы повнимательнее его изучить, пытаясь отбросить боль и нахлынувшие эмоции.

Или еще раньше, с того, как он нарисовал красивое грозовое небо, опадающее осенними листьями прямо на сочную траву, а нянечка, покачав головой, перерисовала его особенный пейзаж в свой, заоконный. Она так часто делала, чтобы продемонстрировать его успехи родителям, зная, что Даня будет молчать, о том, что он нарисовал черное небо, серые листья, бледную траву, а не этот всплеск ярких красок, раздражающий глаза.

Или еще раньше, когда под рассказы темного утра, стучащего в окно твердыми каплями, Даня лишь на секунду прикрыл глаза и чуть не оказался лицом в болотной жиже, такой серой и склизкой, которую сложно запихнуть внутрь тяжелой блестящей ложкой, но так принято делать. Все так делают, а ему велели делать как все. Болотную жижу, которую еще называли овсяной кашей, приходилось запивать разбавленной грязью, но та, хотя бы, оставляла привкус сахара на языке. Даня старался не выделяться, Даня старался быть как все, заглатывая слизь, запивая грязью.

Или еще раньше, когда динозавры, отвернув свои клыкастые морды, в очередной раз промолчали, не замечая Даню, идущего за руку с мамой по парку. Динозавры перестали с ним общаться, демонстративно поворачиваясь к нему массивными хвостами. Даниил обиженно показал им кулак, но те, как полагается, и не заметили. Лишь голубой слоненок укоризненно скрипнул своей проржавелой спиралью, на которой возвышался посреди детской площадки.

Или еще раньше, когда мама прищемила подбородок молнией от куртки, дернув за хлястик нервно и второпях. Мама уже давно витала в своем мире, не замечая ничего вокруг. Даня надеялся, что ее мир, в отличие от его, не прокрасился в серые цвета, что она еще замечает краски и что динозавры продолжают вести с ней разговоры. Возможно, и сейчас у нее нашлось много дел в своем мире, поэтому она и не заметила, как больно пристегнула подбородок, как на нем моментально появились крошечные кровоподтеки, грозящие налиться в синяк. А Даня не проронил ни звука, стараясь оставить маму в ее мире, в котором ей должно быть хорошо. Ведь ее заячьи ушки упрямо торчали вверх, в раздумьях загибая пушистые кончики.