Красный закат в конце июня - стр. 47

– Элтэ фелхо![72] – на едином выдохе вырвалось у людей.

Мужчины, сидя на корточках, раскачивались.

Вторили шаману.

Женщины выли.

…Уходить решили в полнолуние.

Дней пять оставалось до назначенного срока.

Собирались без паники, пока до урядника Ворькова не дошли слухи, будто шаман Балаш по ночам прячется в жилищах угорцев и по-прежнему «мутит воду». Начались засады и обыски. Переворошили весь Сулгар. Наладились и на отшиб к Кошуту.

Среди ночи прискакали сперва к Синцовой обители. Оттуда надо ещё круга давать. Будили Никифора, кричали, требовали показать путь к Кошуту.

Их голоса за рекой встревожили Кошута в землянке, подняли с жёсткого ложа.

Оставалось им с Туттой только разгрести вход под лежанкой.

По всей длине лаз давно был прочищен. На другом конце, на выходе в склоне оврага загодя уложены: пад – кожаный мешок для обуви, емпара – корзина с одеждой. И вяленое мясо в кыре, корневике (плетёнка-консерватор).

В другой половине проснулись сын Габор с женой Марьей.

В семье угорца давно уже было решено, что Габор скажется русским. Он и сам был не прочь. Габор любил Марью. Накуковала ему дочка Синца про удобства и выгоды славянской жизни. Да и пример удачливого дедушки Ивана склонял к истине…

Когда слышится сиротский плач или бунтарский клич, когда начинается движение народа, – бытие переходит в эпос. Звучат его первые слова, – обычно это женские причитания:

Повторяли каждую строчку.

Ревели.

Марья уговаривала старого Кошута засесть в лесу, переждать напасть.

Золотая невестка. С такой бы и Тутта безобидно прожила до смерти. И деда Кошута молодые бы не унизили.

Но что-то имелось в душах родителей дороже семейного устройства.

Кошут твердил: «Ода зырян. Ода суоми».[73]

Не мог человек терпеть ороз (русских). Что тут могла поделать Тутта?

Конский топот в ночи слышался всё отчётливее. Коротко обнялись напоследок и полезли на четвереньках в рукотворную пещеру.

Топором Кошут подрубил колья за собой и часть плетёного свода рухнула.

Немного песка вывалилось в помещение.

Снаружи у стены избушки провис дёрн. Больше никаких следов от беглецов не осталось.

Когда стрельцы с факелом в руке ввалились в жилище, нашли там только молодых.

Марья стрекотала по-русски. И Габор бубнил вовсе не по-басурмански. А о существовании пращуров гонцы знать не хотели.